Весенний снег
Шрифт:
"Лишь бы, лишь бы!..-молила она судьбу всю дорогу.
– Ну почему у других все хорошо, а у меня все плохо? У других и родители, и дети, и они их не всегда и не всех любят. А у меня один-разъединственный..."
В областной город они приехали в сумерках. Горели уличные фонари. Горели неярко, как в тумане. Но тумана не было. Было смешение нарастающей тьмы и уходящего света.
Их захлестнуло шумом, суетой, звоном трамваев. Сережа прижался к маминой ноге, и она вынуждена была остановиться, чтобы дать ему возможность привыкнуть к
Они направились к стоянке такси. (Никита наказывал: "Обязательно такси бери".) Стояла длинная очередь с чемоданами и узлами. Каждую подходящую машину облепляли со-всех сторон, спрашивали: "Куда?
А не подвезете?" Водители не отвечали, за них отвечали пассажиры. Водители вели себя так, будто делали снисхождение пассажирам, держались независимо и важно.
Неожиданно один из них, еще не старый мужчина, приоткрыл дверцу и крикнул:
– С ребенком! Женщина с ребенком!
Вера Михайловна и не подумала, что обращение относится к ней, продолжала стоять в очереди. Тогда шофер вылез, молча подхватил ее чемоданчик и понес к машине. Немного отъехав, он спросил адрес, и Вера Михайловйа снова растерялась. В сумочке у нее лежал конверт, надписанный рукой Софьи Романовны, она вспомнила ее слова: "Не церемоньтесь. Это мой бывший муж" доктор Устинов. Они примут вас и помогут. Честное слово, я вам искренне хочу помочь". Но Вера Михайловна еще не решила, стоит ли воспользоваться этим адресом. Шофер, однако, ждал, и ей пришлось открыть сумочку и достать конверт. В растерянности она подала его шоферу. И только после этого спохватилась. Но было уже поздно, обратно требовать конверт неудобно.
Вера Михаиловна отметила для себя, что она сегодня необычно рассеянная и непривычно робкая. Никогда она не отличалась особой развязностью, но и не очень робела. Детдом, интернат, техникум научили ее не теряться и не трусить при любых обстоятельствах.
Они ехали по освещенным улицам в потоке машин.
Сережа замер у нее на коленях, дивясь на огни. А Вера Михайловна усиленно думала, что она скажет тем, к кому они сейчас едут.
– В гости или по делам?
– спросил водитель.
– В больницу... Вот... мальчика.
Он заскрипел тормозами, прибавил скорости, точно от нее теперь зависела жизнь ребенка. Быть может, он сделал это машинально, но Вера Михайловна поблагодарила его в душе: "Хороший человек". И оттого, что она едет рядом с хорошим человеком, ей сделалось спокойнее, решение пришло самой собой: "Попрошу его подождать. Не примут - в гостиницу поедем".
И просить не пришлось. Водитель отыскал улицу, дом и остановился подле нужного подъезда.
– Вы посидите, - сказал он и хлопнул дверцей.
– Мам, а мы куда приехали?-прошептал Сережа, все еще находящийся под впечатлением вида ночного города.
– К хорошим людям.
– А разве не в больничку?
– В больничку завтра.
Водитель долго не возвращался. Вера Михайловна забеспокоилась,
– Вы от Сонечки?!-воскликнула женщина и, не дав Вере Михайловне ответить, предложила учтизым тоном: - Проходите, пожалуйста.
Они поднялись на третий этаж и оказались в прихожей, заставленной книгами, отчего прихожая казалась узкой и тесной. Вера Михайловна обратила внимание на то, что квартира новая, а вещи все старые, тяжелые - и шкафы, и стол, и стулья. Разглядывать не было времени. Нужно было побыстрее накормить Сережу и уложить его спать. Было заметно, что"он устал за дорогу, но не жаловался и не хныкал.
– Прелестный ребенок, - не удержалась хозяйка, назвавшая себя Антониной Ивановной.
Теперь, при свете, было видно, что она уже не молодая, но еще следит за собой: и пудрится, и губы слегка подкрашивает, а седые, стального отлива волосы расчесывает на прямой пробор и туго закрепляет сзади красной старинной гребенкой.
Она как-то сразу мягкими движениями, мягкой улыбкой, своими ненавязчивыми, но полезными действиями расположила к себе Веру Михайловну и помогла ей сделать все быстро и точно, а главное, позволила почувствовать себя свободно и легко, как в знакомом доме.
Когда все было сделано и Сережа уснул, они вышли в столовую и Антонина Ивановна предложила Вере Михайловне ужин.
После того как Вера Михайловна съела домашний бифштекс и попила чаю, Антонина Ивановна еще раз повторила, теперь уже в виде вопроса:
– Так вы от Сонечки? Ну, как она там?
Вера .Михайловна почувствовала некоторую неловкость, потому"что мало знала о Софье Романовне и не могла рассказать подробностей, которых от нее, по всей видимости, ожидали. О своих спорах с нею рассказывать было неуместно, о сдержанном отношении окружающих к Софье Романовне-тоже.
– Да, в общем-то, все нормально. Работает, как все.
Знаете, что такое учитель.
Она поймала себя на том, что впервые за последнее время говорит и думает о чем-то другом, кроме здоровья сына, и внутренне удивилась этому.
Неожиданно глаза Антонины Ивановны увлажнились, и она произнесла с дрожью в голосе:
– Прелестная женщина.
– Кто?-спросила Вера Михайловна, потому что не могла поверить, чтобы эти слова относились к Софье Романовне, которую у них никто не любит.
– Сонечка, - сказала Антонина Ивановна, - это чудный человек. Добрейшая душа.
Тут Вера Михайловна вспомнила, что здесь, в этом доме, она находится благодаря Софье Романовне, и не возразила.
– Да-а,-продолжала растроганно Антонина Ивановна.
– Они могли бы жить прекрасно. Виноват, конечно, Эдик. Он ушел в науку. А она прелесть. Только ребенка не хотела. Но это объяснимо. Это оттого, что он ей мало внимания уделял. Женщине нужно, просто необходимо внимание.