Весна гения: Опыт литературного портрета
Шрифт:
Одной из очень известных женщин в роду Энгельсов была супруга Иоганна Гаспара-младшего – бабушка Фреда. Голландка по происхождению (в жилах внука текло несколько капель и ее крови), она была истой аристократкой. Ее тяжелые каштановые косы, уложенные в высокую голландскую прическу, белоснежная шея, подчеркнутая мастерски вырезанным декольте, – все придавало ее фигуре классические черты. Чаще всего ее можно было увидеть склонившейся над книгой или клавесином. Она вдохновенно читала баллады Вийона [15] и способна была до полуночи наигрывать миниатюры Рамо. Когда она решала повесить в своей комнате еще одну икону, устраивался настоящий
15
Выдающийся французский поэт эпохи средневековья.
Любовь к искусству старой фрау Энгельс была воспринята и еще больше развита матерью Фреда – Элизабет ван Хаар. Фрау Элиза – сущий ангел, сошедший на землю, чтобы жить среди людей. В молодости она напоминала сказочную Гретхен, в зрелые годы – ибсеновскую Сольвейг. И длинные золотистые косы, и сочный рот, и тонкая талия, и прозрачная мраморная кожа рук – все казалось нечеловечески нежным, сверкающим, светлым. Даже будучи матерью восьмерых детей, она оставалась красивейшей дамой Вупперталя. И умнейшей.
Выросшая в семье филологов, фрау Элиза духовные блага ценила превыше любых финансовых успехов мужа. Как и ее отец, ректор ван Хаар, человек огромного темперамента и враг малейшей несправедливости, она обожала искусство и его творцов. Искусство для нее, особенно литература, – источник самых прекрасных переживаний и мыслей. Добрая мать не боялась говорить детям, что, прежде чем научиться торговать, они должны постичь тайны поэзии. Не случайно в день двадцатилетия Фреда она подарила ему произведения Гёте. Подарок милый, но и рискованный. Для вуппертальских пиетистов величайший немецкий поэт, которого фрау Элиза считала своим духовным отцом, был безбожником.
Элизабет ван Хаар любила жизнь и ни на секунду не позволяла смирять свою жизнерадостность зловещими религиозными канонами. Она не отличалась набожностью и открыто подшучивала над теми, кто был способен, отложив в сторону стихи Гейне, читать евангелие. Она считала глупцами тех, кто не мог понять, что жить – значит мыслить о земном, а не о потустороннем, о начале, а не о конце. Дети любили проводить время с матерью, потому что она никогда не заставляла их читать молитвы или заучивать заповеди. Фрау Элиза была единственным человеком в доме Энгельсов, рядом с которой жили смех, радость, оптимизм. На фоне мрачной вуппертальской действительности, которую время от времени взрывали гневные молнии религиозной нетерпимости, ее духовный облик представлялся необычайно прекрасным и богатым. Эта энергичная женщина, читавшая Гегеля, хладнокровно наблюдала за окружающей жизнью. Для женщины, для жены богача всего этого более чем достаточно.
Фрау Элиза – истинная дочь прогресса. Она передала Фреду свою интеллектуальность. От нее он воспринял блестящий ум, артистичность, подвижность духа. Мать великого человека не могла быть другой.
XVI век подходил к концу, когда первые Энгельсы вступили на землю Вупперталя. XIX век делал первые шаги, когда родился Фред. Три полных века захватила история рода Энгельсов.
На исходе третьего родился гений…
Церковь
Но кто сумел не пострадать – так это – небо, которое ведет в ад…
Нежная
«…Старики страшно жалуются на молодежь, и действительно, она очень непослушна; но пусть молодежь идет своим путем; она найдет свою дорогу…»
Вдруг перо замирает. За дверью слышатся шаги, затем гремит строгий голос:
– Уверяю вас, мадам: все это опасно для него! Он еще совсем ребенок, а в карманах сюртука носит такие страшные книги…
Исписанный лист быстро исчезает в столе. Перо летит в окно. По запыленным клавишам клавесина пробегает легкая тень. Нестройные звуки старинной вуппертальской молитвы наполняют комнату. Строгий голос за дверью затихает. Доносится лишь приглушенный женский шепот:
– Фред молится, Фридрих, прошу тебя, не смущай его!
Клавиши продолжают петь. То пианиссимо, то бурно их дрожащие голоса вылетают в открытое окно и медленно подымаются к ясному небосводу.
Поют клавиши, а пара умных голубых глаз с недоумением рассматривает распятие, висящее на стене.
Фред молится? Но ведь это ложь!
Резким движением он с шумом захлопывает крышку клавесина. Его губы шепчут: «Мама, дорогая, твой сын больше не может верить в бога… Ты это должна знать… Он ищет истину. Истину!..»
За дверью уже никого нет. Рука юноши снова бежит по чистому полю писчей бумаги. Он пишет:
«Кто страшится лесных дебрей, в которых расположен дворец идеи, кто не пробивается через них при помощи меча и не будит поцелуем спящей царевны, тот недостоин ее и ее царства… век не признает его своим сыном».
В этот самый момент взбешенный отец рвал в клочья «Новую науку» Вико.
Первым конфликтом в жизни молодого Фридриха был конфликт с богом. Конфликт мучительный. Но ведь Давид победил же Голиафа!
Поединок начался не вдруг и закончился не скоро. То была схватка между только что пробуждавшимся сознанием и вековыми традициями. Поначалу у сознания не было никаких аргументов, кроме еще не устоявшейся веры в истину. Оно походило на птицу, вылетевшую из гнезда в поисках пути к солнцу. А на стороне традиций было все: и власть церкви, и поддержка со стороны государства, и тысячелетние привычки людей. Традиции, выступившие против сознания, походили на гигантскую свинцовую тучу, насыщенную призраками и грозами. Годами сознание-птица отбивалась крыльями от нависавшей тучи. Часто по крыльям сбегали капли крови – горячей крови молодого сердца, жаждавшего освободиться от самой красивой и самой страшной лжи на земле – сказки о боге. Сознание, израненное, измученное, утомленное неравной борьбой, временами колебалось. Но то были колебания, похожие больше на паузы, на передышки, после которых борьба – еще более жестокая и решительная – начиналась сызнова.
Сознание, однажды завороженное проблеском мысли, уже не хотело возвращаться в тень религиозной мистики. Магия теологии становилась бессильной, она уже была не способна вновь усыпить сознание. Несмотря на угрозу предания анафеме, несмотря на давление общественного мнения, оно настойчиво пробивало себе путь.
Великий освободительный путь!
Детские годы Фреда принадлежали богу. Юный господин Энгельс был самым искренним последователем церкви. Его романтический темперамент и живая фантазия были неиссякаемым источником религиозного вдохновения. Сын Фридриха-старшего – земной херувим, маленький святой, который с трогательной наивностью готов пожертвовать небу все свои детские радости. Позже, уже возмужав, Фред, вспоминая детство и юношество, признавался, что пережил тогда годы глубочайшей веры, подавил все возникавшие в его душе сомнения и горячо молился об «общении с богом» и, не задумываясь, охотно отдал бы тогда все самое для него дорогое.