Весна гения: Опыт литературного портрета

Счастлив, что моя книга о жизни молодого Энгельса – в руках советского читателя. Для меня, болгарина, это нечто большее, чем обыкновенное литературное событие. Для меня это – еще одно скромное, но волнующее проявление нашей животворной дружбы.

Работа над книгой о Фреде была долгой, трудной, но приятной. Думаю, что так бывает всегда, когда надо вжиться в образ прошлого. Именно вжиться, а не реставрировать его.

Прошли времена, когда у некоторых наших пропагандистов был вкус к иконам. Они канонизировали великие личности, очищая их от всего земного. Превращали их в святых, в некие полубожества, перед которыми следовало возжигать свечи и которым надо было приносить жертвы. Именно тогда-то и возникла у меня идея написать эту книгу. Я избрал Энгельса. Бессмертного друга Маркса. Того, который звал бороться за свободу, пока молоды и полны пламенной силы…

Жизнь юного Энгельса необычайно сложна, богата и поучительна. Ее нельзя объяснить готовыми шаблонами и примитивными схемами. Это обязывало меня многое познать и понять правильно. Так родилась не совсем обычная форма и не совсем обычный стиль книги.

Буду искренне рад, если книга взволнует и советского читателя, если этот читатель найдет в книге такую мысль или такой образ, которые послужили бы для него примером в жизни.

Стефан Продев

В то раннее утро океан казался особенно величественным и грозным. Из неведомого далека катил он свои могучие и страшные валы. При взгляде с высоты черных истборнских скал на кипящий внизу безбрежный котел в сознании невольно возникала мифическая картина сотворения мира. Великая водная стихия, вздыбленная порывистым северным ветром, силилась взметнуться к поднебесью. Каждой соленой каплей, новым грохочущим валом, взлетавшим все выше и выше, океан словно хотел слиться с воздушным соперником…

В то штормовое утро истборнские рыбаки увидели на берегу группу незнакомых людей – несколько строго одетых господ, и среди них – единственную даму, закутанную в черную пелерину. Плотно прижавшись друг к другу, они молча всматривались вдаль. Проходившие мимо бедные сыны моря почтительно сняли зюйдвестки, – так потрясло их скорбное выражение лиц незнакомцев. Таинственные чужестранцы походили на людей, переживших огромное горе. Их согбенные силуэты выражали глубочайшую скорбь, необъятную, как океан.

Женщина в черном, обернувшись к молчаливым спутникам, проговорила:

– Пора, друзья…

Мужчины сняли цилиндры. Лодка с двумя гребцами и таинственными чужестранцами отошла от берега. Один из пассажиров дрожащей рукой поднял крышку небольшой урны и перевернул ее. Из урны вылетело легкое облачко белесоватого пепла. Ветер взметнул его ввысь и рассыпал по кипящим гребням волн. В мгновение ока пепел слился с волнами океана, с мириадами его живых капель.

– Прощай, Фред! – прошептал мужчина с урной в руках.

– Прощай, Генерал! – вскинув над океаном белую руку, глухо произнесла женщина.

Когда лодка причалила к берегу, старые рыбаки, оказавшиеся неподалеку, с уважением склонили головы. Они не ведали, кто были эти люди, но почувствовали их горе. Они видели белесоватое облачко, подхваченное штормом, облачко, показавшееся им не то тенью невиданной птицы, не то отлетевшей душой. Впервые в жизни седовласые старцы

присутствовали при столь странном погребении: без молитв, без гроба… Впервые они стали свидетелями такого чистого, скромного расставания.

Постояв несколько минут, незнакомцы молча повернулись и направились на юг, в сторону приземистых каменных зданий Истборна. Величественный океан провожал их ревом и грохотом. Когда группа подошла к острому ребру скалы, за которой приютился рыбацкий поселок, женщина остановилась и повернулась к океану. Ветер распахнул ее пелерину. Она долго смотрела на север, туда, где продолжали неистовствовать две стихии, где материя утверждала свое могущество.

Элеонора Маркс-Эвелинг в последний раз окинула взглядом безбрежную даль океана. В его безднах был только что похоронен прах дорогого друга, одного из гениальнейших мыслителей, прах Фридриха Энгельса.

Друзья исполнили последнюю волю солдата революции, Гражданина мира. Задыхаясь от порывов злого северного ветра, они долго не могли оторвать глаз от черного обрыва истборнского берега. Каждый удар волны напоминал им о бессмертии благородного сердца, прах которого несли на своих плечах в открытый океан несметные валы. Над могилой Энгельса вздымались гигантские водяные хребты, из-за которых величаво поднимался огненный диск солнца.

Над Англией занимался новый день. Один из последних дней августа 1895 года…

Семьюдесятью пятью годами ранее, считая с той печальной осени, утром 29 ноября 1820 года, церковные колокола в старинном германском городе Бармене звонили с особым торжеством. Их многоголосый перезвон весело полетел над островерхими готическими крышами, спугнув дремавших голубей, почти до самого края Вуппертальской долины. Широко известный торговый центр – город «зеленых дворян» [1] – был взволнован: накануне вечером, ровно в 9 часов, супруга видного городского фабриканта Фридриха Энгельса фрау Элизабет ван Хаар родила мальчика. Новость молниеносно промчалась по улицам, постучалась во все двери, заглянула в пивные. Она вывела людей на тротуары, собрала их в группы. Женщины шумно судачили о родовых муках благочестивой роженицы, мужчины рассуждали о счастье и богатстве господина Фридриха…

Появление наследника у Энгельса было большим событием для Бармена – фирма «Гаспар Энгельс и сыновья» считалась столпом молодой вуппертальской промышленности. Не случайно один из представителей городской общины, уважаемый господин Вильгельмхаузен, почел долгом лично осведомиться о здоровье младенца и распорядился отслужить благодарственный молебен в нижнебарменской церкви. Здесь, на этой земле, сын господина должен быть и встречен, как господин.

В торговой конторе Энгельсов было шумно и душно. Сюда собрались почти все вуппертальские фабриканты, торговцы – вся знать долины. Они явились, чтобы поздравить «le grand capitaliste». Некоторые гости так спешили, что даже не успели отряхнуть с костюмов дорожную пыль. Они подымали бокалы, наполненные терпким рейнским вином, и с пафосом провозглашали тосты: «Пусть наследник будет силен, как Зигфрид!», «Славен, как Цезарь!», «Пусть он унаследует доброту фрау Элизы и ум отца!», «Да здравствует…»