Весна сорок пятого
Шрифт:
– Долевич, зрение тебе вернули, так ты оглох?
– ехидно спросил Юрий Геннадиевич.
– Да слышу, слышу.
– А ежели слышишь, так невежливо поворачиваться ко мне спиной.
– Да не спиной я. Слушаю внимательно. Солнце-то какое! Совсем весна, - произнес Василь так, словно он лично причастен по крайней мере к изготовлению солнца.
– Да-а, - засмеялся врач.
– С тобой не соскучишься.
Василь повернулся к нему всем корпусом, прищурился, чтобы лучше разглядеть Юрия Геннадиевича, от этого лицо сделалось хитрым, лукавым.
– А чего со мной
В открытое настежь окно докторского кабинета, бывшего номера в гостинице, из которого вынесли все лишнее, оставили только узкую деревянную кровать, письменный стол и три стула, врывалось солнце, тащило за собой пьянящие запахи оттаявшей земли, воробьиный гомон. Василь столько пролежал, столько прождал этого часа, столько промучался, что от солнца и вольного шума за окном захмелел.
– Веселый!
– притворно нахмурился Юрий Геннадиевич.
– Вот мне где твое веселье, - и он похлопал себя ладонью по затылку.
– А что, с постным лицом ходить?
– с обидой спросил Василь.
– Долевич! Я с тобой разговариваю серьезно. И от того, как ты усвоишь то, что я тебе рекомендую, зависит многое. Если снова потеряешь зрение, медицина может оказаться бессильной.
– Потому что она блуждает, где?
– совсем по-докторски сказал Василь.
– В потемках, - засмеялся Юрий Геннадиевич. В груди его захрипело, заклокотало, он закашлялся, пригнулся к столу.
Василь посмотрел на него сочувственно.
Кашель оборвался так же внезапно, как начался, Юрий Геннадиевич вздохнул несколько раз глубоко и произнес грустно:
– Вот так. Ты был моим любимым пациентом. И поскольку медицина…
– Блуждает в потемках… - весело подсказал Василь.
– Бродит в потемках, то считай, что с тобой произошло чудо.
– Вы ж сами говорили, что чудес на свете не бывает.
– На этом - нет, а на том, где ты побывал, видимо, бывают. Ты как жить думаешь дальше?
Василь пожал плечами.
Врач ждал ответа, глядя на пациента внимательно, чуть склонив голову набок.
Василь понял: надо ответить. А что ответить? По-разному виделась ему будущая жизнь. И в вечной слепоте с палкой в руках… Было, было и такое, когда в затылке возникала невыносимая боль. Он так четко представлял себе эту жизнь, что выть хотелось от тоски!… Видел он себя и рабочим человеком в пропахшей металлом спецовке. Руки все могут! Он сжимал и разжимал пальцы, ощупывал ворсистое одеяло, холодящую шершавую стену, гладкий край тумбочки… Только бы прозреть!… И за партой себя представлял. Смешно, конечно, дылда за партой, но кто ж виноват, что он, Василь Долевич, не доучился? Война! Эх, знать бы, что так сложится, он бы не мотал с друзьями с уроков. Он бы учился как зверь! И других бы заставил. Не ценим мы жизни, которой живем. Заносит нас в стороны. То в лес, то в речку… Вот сядет он за парту… Уж поучится всласть!… А рядом Злата будет сидеть… Злата, Злата… Кем бы и каким бы ни видел себя - она рядом.
Юрий Геннадиевич ждал ответа, а Василь все молчал, потом сказал тихо:
– Женюсь я.
– Ох, Долевич, Долевич, - произнес Юрий Геннадиевич так,
– Ну-ка повтори, как ты должен себя вести?
– Да знаю я, знаю. Не работать, не читать, не бегать, не есть, не дышать, не смеяться, а заказать себе гроб с подстилкой помягче.
– Долевич!… Я вижу, что к выписке ты не готов!
И Василь испугался, подобрался весь.
– Шучу я, доктор. Весна. Озорую я. Больше не буду. Можете выписывать.
– Да тебя не выпишешь - ты в окно сиганешь!
Василь улыбнулся.
– Сигану.
– Невеста-то - Злата?
Василь кивнул.
– Дуракам счастье… - буркнул Юрий Геннадиевич совсем не сердито.
– Внизу дожидается?
– Юрий Геннадиевич встал.
– Ну что ж, счастья тебе, Василь.
– Спасибо, Юрий Геннадиевич.
– И каждую неделю являйся. Помни, что еще лечишься. И все еще представляешь ценность для медицины.
– Которая, как известно, бродит в потемках, - сказал Василь.
– И даже спасибо вам не говорю. Нет такого "спасибо", чтобы словами выразить! Нету…
– Ну-ну, да ты, Василь, философ…
– Полежишь во тьме…
Юрий Геннадиевич легонько похлопал Василя по плечу:
– Ступай. У меня еще дел невпроворот. До скорого.
Злата ждала его в вестибюле, возле стола дежурного. Когда Василь появился на лестнице, она поднялась со стула и с тревогой следила, как он спускается.
Василь не держался за перила, а спускался посередине. Ступени он видел как бы в легком тумане, но оступиться не боялся. Он мог бы сойти по этой лестнице и с закрытыми глазами. Хаживал.
– Ждешь?
– улыбнулся он Злате.
– Жду.
– Гулять?
– спросил дежурный.
Голос Василь узнал, а вот лицо увидел впервые.
– Харитонов?
– спросил он.
– Харитонов.
– Вот теперь вижу, какой ты есть, Харитонов. Нет, товарищ Харитонов. Не гулять, а насовсем.
– Ну поздравляю, Долевич.
– Спасибо.
Тут Василь заметил в руке Златы синее расплывчатое пятно.
– Что это?
Злата протянула ему букетик подснежников.
– Тебя приветствует земля, бледнолицый брат мой.
– Подснежники!… - Василь вдохнул легкий запах земли и леса.
– Спасибо. А… а больше никто не пришел?
– А ты кого ждал?
– спросила Злата.
– Тебя.
– Так я - тут!
– Вижу. Вижу!… - Ах, как ему захотелось поцеловать эти родные синие глаза!
Верно, Злата почувствовала это, засмеялась и покраснела.
Василь попрощался с Харитоновым, и они вышли на улицу, в воробьиный гомон, в солнечные лучи, которые ласково стеганули по глазам так, что оба зажмурились.
– Пойдем медленно, - попросил Василь.
Злата кивнула и посмотрела на него снизу вверх.
– А ты вырос, пока болел, - сказала Злата.
– Там как-то не заметно было. А сейчас…
– Мужчина должен быть большим и… - Он хотел сказать "красивым", но это прозвучало бы хвастливо. Уродом он себя не считал, но и красивым не был.
– И рыжим, - закончил он с улыбкой.