Весна в Крыму (Преображение России - 15)
Шрифт:
У Сыромолотова недоуменно были подняты брови, когда дьякон Никандр объяснил ему, зачем он приехал.
– Понимаете ли, Алексей Фомич, несчастье случилось, икону нам один доброхот пожертвовал, большая икона и название имеет: "Христос у Марфы и Марии". Так вот, икона эта пострадала от свечки.
– То есть как пострадала?
– спросил Сыромолотов.
– Так, стало быть, свечка наклонилась к иконе из подсвечника, а никто не доглядел. Тлел, тлел холст, и порядочный кусок сотлел.
– Позвольте, икона, вы говорите, а не то что это копия была с картины Генриха Семирадского. У Семирадского
– Мы ее освятили, Алексей Фомич, какая же она теперь картина, она икона, - и лицо дьякона Никандра стало вдруг строгим. Лицо это занимало Алексея Фомича тем, что челюсти на нем очень заметно шевелились и прихотливо вели себя в то время, когда говорил дьякон. Небольшие черные глаза дьякона теперь глядели на художника в упор, и, заметив это, Алексей Фомич спросил:
– Большой ли кусок холста истлел?
Дьякон отмерил на столе три своих четверти в высоту и две четверти в ширину.
– Так я должен восстановить это?
– спросил Сыромолотов.
– Картину я представляю, но вы не сказали мне, где это выгорело, - слева, справа, в середине?
– Это в левом углу, - сказал дьякон.
– А-а, это там, где голуби, - догадался Алексей Фомич.
– Истинно, где голуби. А это у прихожан любимое было место, куда они прикладывались.
– Ну да, ну да, - сказал Сыромолотов, - ведь голубь - это тоже символ святого духа, третьего естества троицы, значит, мне голубей надобно написать вновь на своем холсте, а потом мой холст пришить к картине, то есть к иконе. У меня где-то есть репродукция Семирадского, где-то в папке лежит, могу найти. И, пожалуй, даже если бы мне поехать с вами, я бы мог там, на месте написать голубей и сам пришил бы холст. Вообще сделал бы всю реставрацию.
Эти слова заставили дьякона Никандра просиять неподдельно.
– Вот бы обрадовали и наш причт, и прихожан наших, - он опять сделал ударение на "о". А Алексей Фомич тут же поднялся и начал искать в шкафу папку с репродукциями картин.
– И неплохо то, что прихожане прикладываются к голубям, так как голубь - символ третьего лица троицы, святого духа... И то сказать, голубь-то летает, а человек в те времена только мечтал о том, чтобы летать.
– Времени я терять не привык, отец дьякон, - сказал Алексей Фомич, когда красочная репродукция с картины Семирадского была у него в руках. Если ехать, так ехать. Угостить вас могу только чаем.
– Свечи? Да заготовили раньше, в начале войны. Ведь от свечей главный доход церкви, а потом даже делали и так: погорит, погорит свечка в подсвечнике - приказываем ее снять, среди службы снимает свечной староста, а потом продает как новую. Так одна свечка на несколько служб.
Не больше чем через час Алексей Фомич, условясь с дьяконом о плате за реставрацию иконы и взяв с собою все нужное, выезжал на извозчике из Симферополя. И в то время, как дьякон рассеянно глядел вперед, Алексей Фомич, как сухая губка воду, впитывал в себя холмистую местность, на которой кое-где пятнами виднелись небольшие стада коров.
– Давно не ездил тут. Это вы, отец дьякон, явились ко мне, должен вам сказать откровенно, очень кстати, и отдохнуть и встряхнуться мне было надо.
Когда начали спускаться с перевала, внимание Алексея Фомича приковала к себе гора Екатерина, на которой искусством самой природы как бы был поставлен памятник Екатерине II, в царствование которой Крым был присоединен к России. Когда же доехали до памятника Кутузову, Алексей Фомич, как ни спешил к месту работы, попросил дьякона остановиться.
– Поймите, - говорил он, - ведь именно тут, в этих местах было сражение Кутузова с десантным отрядом Гассана-паши. Здесь он получил свою знаменитую рану в голову. Вот, может быть, под этой двухсотлетней дикой грушей он и лежал раненый. А Екатерина с горы своего имени на него глядела.
Алексей Фомич за все время остановки ходил между деревьями, стремясь вообразить и представить, где тут могли быть отряды русских солдат и где турецкие десантники в своих красных фесках.
– Именно сюда, - говорил он дьякону Никандру, - я и приехал бы писать этюды для картины, если бы такую картину задумал. Какая обстановка, поглядите, поглядите-ка хорошенько!
Дьякону пришлось напомнить Алексею Фомичу, что надо ехать, до того он увлекся.
Так как в городок приехали еще засветло, то Алексей Фомич решил тут же приступить к делу, и дьякон отворил для него церковь.
– Плохо освещена картина, - сказал дьякону Алексей Фомич, - но даже при таком освещении, должен вам сказать, копия сделана отлично. Можно пожелать мне, чтобы копии с моих картин делались бы так же талантливо.
Только после этого он начал ковырять пальцами то, что истлело, и примерять привезенный им кусок холста.
– Кстати, - сказал он, - я думал, что меня встретит ваш священник.
– Отец Виталий болен, лежит. Я не говорил об этом, лежит, вы уж извините, - заторопился дьякон.
– Он бы и сам поехал к вам, да разболелся. Вы уж извините, Алексей Фомич.
– Охотно, очень охотно извиняю.
– И тут же, вынув из ящика палитру, кисти и краски, Алексей Фомич начал копировать с репродукции голубей.
2
– До того, как настанут сумерки, я, пожалуй, этих голубей напишу, говорил дьякону Алексей Фомич.
– По готовому образцу, - отчего же не написать. Три сизых, один светло-коричневый. В естественную величину написал их Семирадский, хотя они и не на первом плане. Погрешность его против линейной перспективы.
– Ну, так и быть: поправлять его не намерен.