Весталка. История запретной страсти
Шрифт:
– Могу ли я предложить тебе сострадание? Могу помочь превратить зло в добро? – тихо, с состраданием спросила Пинария, бросив на девушку пронзительный взгляд.
– Да, можешь, – ответила Альбия упавшим голосом.
– Тогда доверься мне – и я спасу тебя от гибели, к которой тебя ведёт искушение.
Пинария встала.
– Сначала ты должна забыть того, кто пытался сбить тебя с ровного проторенного пути и увлечь в трясину пошлых развлечений и разврата. – В этот раз в голосе Великой девы послышались привычные
Услышав последние слова старшей весталки, Альбия вдруг словно ожила.
– Я хочу выйти отсюда, – вскинув голову, заявила она каким-то чужим голосом. – Я не хочу томиться ни здесь под замком, ни в стенах храма. И я вынуждена сознаться, что у меня нет склонности к уединённой жизни и нет никаких заслуг перед богиней. Тело моё здесь, но сердце отсутствует, и, если бы мне пришлось выбирать между смертью из-за любви и целомудренным затворничеством в храме, я не колеблясь выбрала бы смерть.
– О боги! – воскликнула Пинария, взглянув на девушку с жалостью. – Для чего вы отняли у неё рассудок? Для чего обрекли на жестокие испытания?
– Я не сошла с ума, хотя боги и подвергли меня суровым испытаниям, – спокойно отозвалась Альбия, но в глазах её, обведённых тёмными кругами, блеснули слёзы. – Мне и впредь нечего бояться: если мне суждены ещё более страшные страдания – я перенесу их во имя любви. Суждена ли мне гибель – когда-нибудь Марк последует за мной, и мы будем вместе целую вечность...
– Твои речи возмутительны, Альбия! Неужели ты вправду пренебрегаешь и своим священным жребием, и обычаями наших предков?
– Да, пренебрегаю, отказываюсь... Только бы быть свободной, быть самой собою, распоряжаться своим сердцем, своими чувствами... И быть рядом с ним... всегда рядом... Видеть его, слышать... Нет, Пинария, я не смогу забыть о нём!
– Замолчи, несчастная! – вскричала старшая весталка и вскинула обе руки, будто хотела защитить себя от чего-то невидимого, но страшного, несущего гибель. – Я содрогаюсь от всего услышанного! Я не могу поверить, что это говорит та, которой я так гордилась, та, которую я пророчила себе в преемницы, та, которая являла собой идеал жрицы!
– Так было, – ответила Альбия. – Но я не в силах и дальше терпеть собственное лицемерие. Я поняла, что я плохая жрица, что утратила смирение и дух благочестия... В какой-то мере я даже совершила кощунство по отношению к богине: я продолжала нести службу у священного очага, но в моём сердце уже не было прежней веры. Я знаю, я признаю это. И теперь я хочу одного – свободы.
И выражение её лица, и взгляд, и голос ужаснули Пинарию. Она хотела что-то сказать, но губы её дрожали, и от возмущения она не находила слов.
– Это твоё окончательное решение? – после недолгой паузы спросила Пинария
Альбия молча кивнула головой.
Великая дева подошла к двери и остановилась.
– Ты придёшь, когда тебе это будет жизненно необходимо, – сухо сказала она, уже не глядя на девушку. – У тебя будет достаточно времени, чтобы раскаяться как в своих словах, так и в совершённом тобою позорном для жрицы Весты поступке. Надеюсь, ты не разочаруешь меня. Я же буду терпелива и буду ждать тебя. Да образумит и благословит тебя Веста, в служении которой наша жизнь!
И Пинария ушла, оставив юную весталку в ледяном холоде темницы.
Глава 35
Недуг Августа, усиленный жаром от горя из-за потерянных легионов, наконец-то прошёл: весть об этом сразу же разнеслась по городу и вызвала радость в среде плебса, истосковавшегося по зрелищам и раздачам хлеба. Притихшие кварталы римской знати также начали оживать в надежде на новые развлечения, которые могли быть устроены по случаю выздоровления императора.
После суда над Марком, который закончился частичным оправданием обвиняемого, Деллия впала в ярость, позже сменившуюся хандрой. Какое-то время она не выходила из дому и отказывалась принимать у себя, уныние и горечь поражения стали всё больше омрачать её душу. Крушение надежды на то, что месть свершится так, как задумывалось, оказалось для Деллии страшнее, чем её уязвлённое самолюбие. А ещё ей по-прежнему не давали покоя мысли о Марке. Она досадовала на себя, но не могла избавиться ни от чувства, что тоскует по нему, ни от злой досады, этим чувством вызванной.
Появление в её доме посланника от Ликина вдохнуло в Деллию свежие силы. Фаворит императора недвусмысленными намёками напомнил ей об обещанном ему свидании, и Деллия, усмотрев в этом добрый знак, с радостью приняла его в своих покоях. Решив забыть о Марке и о той боли, которую ей причинила разлука с ним, она снова бросилась в водоворот наслаждений со свойственной ей безоглядностью. Шли дни, проходили недели – повсюду Деллия появлялась в сопровождении Ликина, но связь эта явно тяготила её. Если бы не близость Ликина к императорскому дому, она бы давно его выпроводила.
И вот настал час, когда оружие, которое она так тщательно приводила в готовность, сослужило ей службу.
– Благородная Деллия, я принёс тебе приглашение от Цезаря посетить его дворец, – с этими словами Ликин возник на пороге атрия, где хозяйка дома прогуливалась со скучающим видом в сопровождении свиты.
– О, благодарение справедливым богам! – воскликнула Деллия, протягивая к гостю руки; в её зелёных глазах сияла радость.
Ликин взял её за руки, притянул к себе и стиснул её в объятиях так сильно, что она застонала.