Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Романов Борис Николаевич

День ли, ночь ли — вдруг зажигается Вокруг звезда за звездой, В хороводы, в узоры сплетаются, Жужжат, звенят, как пчелиный рой. Церковь над ними потом воссияет, Невидимые хоры поют — Не то меня хоронят, не то венчают, Не то живую на небо несут…

Но после революции Малахиева — Мирович печаталась, в основном, как детский поэт.

В Трубчевске Варвара Григорьевна сразу же повела мучавшегося больным зубом Беклемишева к врачу, Познакомила с ним и Даниила. Евлампий Николаевич Ульященко [146] , старый земский врач, близко знавший семейство Велигорских еще по Орлу, где учился в гимназии с Петром и Павлом Велигорскими, помнил не только Добровых, у которых бывал

в Москве, но и родителей Даниила. Жил он с большой семьей в доме при больнице.

146

Ульященко Е. Н. (1874–1946); см.: Павлова Г. "Там, где реки, мирные и вещие…": К истории приездов Даниила Андреева в Трубчевск // Брянские известия. № 66. 1995. 7 апреля.

Десна у Трубчевска. 1930–е

Небольшой городок, Трубчевск с 1930 года вырос, но не намного, и, может быть, в этом его, не всякому понятное, счастье. Упоминавшийся в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях как удельное владение Новгород — Северского княжества, славный легендарным Бояном и князем Всеволодом, братом бессмертно невезучего князя из "Слова о полку Игореве", связанный судьбой и именем с княжеским родом Трубецких, тысячелетний Трубчевск пережил все русские несчастья. Ни одна большая война не обошла город. Его неповторимость не в одной древности, но и в редкостном местоположении не только на некогда роковой засечной черте, а и на землях, соединявших Русь Московскую и Малую. Рубежность его, возникшего там, где соседствовали некогда радимичи, вятичи и северяне, всегда была не разъединительной, а объединительной. Помнит город и раздольное Черниговское княжество. Вокруг Трубчевска до сих пор чудом уцелел, почти без порух, древнерусский былинный простор, открывающийся с высокого берега Десны, на котором город расположился. Даль распахивается, когда выходишь к Троицкому собору. Здесь стоял детинец, размещался княжеский двор, отсюда рос посад. Это место, заглавное в Трубчевске, и называется Соборной горой. Даниил Андреев не мог не очароваться зеленым всхолмьем, откуда, как в его стихах, "вдруг разверзается простор…" Разверзшись, простор стал затягивать "зелеными певучими дорогами", вившимися среди темных лесов, тихих рек, лебединых озер. Здесь его страстная любовь к природе нашла "непроглядную страну", приоткрывшую и праотеческую Русь, и чаемую мистическую тайну.

Видный издалека, с Десны, Троицкий собор с обступившим его тенистым парком — и душа Трубчевска, и память. В своей основе сегодняшний Троицкий собор построен в 1784 году, во времена, когда сам город приобретал новый облик и планировку. Но возвели собор на месте храма XII века, который рушился и возрождался вместе с Труб — чевском, а во времена польского владычества становился костелом. От допетровских времен сохранилась сводчатая крипта с надгробьями князей Трубецких, позже каждое столетие добавляло свое. В 1824–м пристроили колокольню, в 1910–м Ниловский придел. Во времена первых приездов в Трубчевск Даниила Андреева в соборе шла служба, цела была храмовая ограда и четыре часовни вокруг. Стояла деревянная часовня и над святым ключом Нила Столбенского. Вниз к нему крутым берегом вели подгнившие ступени.

В Трубчевске у Даниила Андреева имелись семейные корни, в нем одиннадцать лет — с 1883 по 1894–й — жил, служил управляющим удельных лесных дач, избирался гласным трубчевской управы дед — Михаил Михайлович Велигорский [147] . Сюда Велигорский переселился с Украины, переведенный из Киевской удельной конторы в Московскую. Жил без семьи, ее он перевез в Орел — детям пришла пора учиться (в Трубчевске гимназия открылась только в 1914 году). В 1894–м отсюда, опять же в связи со службой, Михаил Михайлович переехал в другой уездный городок тогдашней Орловской губернии — Севск.

147

Павлова Г. Н. Леонид Андреев и семья Велигорских // Русская литература. 2000. № 3. С. 172–173.

Захваченный красотой и мощью открывшихся с Трубчевских холмов просторов, Даниил Андреев, надеявшийся продолжить работу над "Солнцеворотом", на время забыл о всех замыслах. "Поэму сейчас не пишу: живу в глуши, в маленьком городишке Трубчевске, на реке Десне, — писал он брату. — Красота тут сказочная, и я только смотрю и слушаю. Очень далеко гуляю один. Жара, я черен, как уголь. Был на лесных озерах, куда еще прилетают лебеди.

Тут безграничный простор, целая страна развертывается у ног. И когда идешь — невозможно остановиться: версту за верстой, и в конце концов уходишь так далеко, что обратно едва доползаешь, уже к ночи" [148] .

148

Письмо В. Л. Андрееву 25 августа 1930.

В первое же лето он побывал на Неруссе (тогда писалось — Неруса), извилисто струящейся по лесам речке, впадающей в Десну под Трубчевском. В забытые времена она служила водным путем на Радогощь, Севск. Быстрая, затененная местами смыкающимися над ней ветвями, Нерусса завораживала неожиданностью своих поворотов. В те поры над ней еще встречались вековые дубы, безжалостно сведенные позже. Побывал он и на лебединых Жеренских озерах, называвшихся Жеронскими. Их было три — Большое,

Среднее и Малое Жерено. Но Малое уже и в те времена, наверное, начало умирать, зарастая. Ну а в девятнадцатом веке озера кишели рыбой, и сети в них попусту не заводили.

Троицкий собор. Трубчевск

До революции город ремесленников и торговцев, большей частью деревянный, украшенный бесчисленными садами, нарядными купеческими домами и восемью храмами, в тридцатые годы Трубчевск менялся мало. Хотя и в нем происходили перемены, что-то строилось — хлебозавод, новая больница, проводились водопровод и электричество. Гордился тогда Трубчевск двумя учреждениями — Народным театром и Краеведческим музеем, расположившимся в доме подполковника Федорова, начальника трубчевского гарнизона. Но год перелома наступил и для них. Театр — должен быть сугубо пролетарским, хотя в нем и раньше ставили революционные пьесы, такие, как "Федька — есаул" Ромашова о гражданской войне, но за ней следовал "Лекарь поневоле" Мольера… В музее — никаких икон и монастырских книг, никакого дворянского "хлама", никаких старорежимных интеллигентов. Директором музея, выгнав основателя, виновного в дворянском происхождении, назначили начитанно го, но неопытного энтузиаста Павла Николаевича Гоголева, бывшего почтового служащего, с хаотичной щедростью завалившего музей разнообразными экспонатами. Чего здесь только не было, но преобладали археологические древности — керамика неолита и раннего железного века… Ну а пришедшие после Гоголева идейные ревнители, растранжирив и опустошив, что могли, сушили, как вспоминали старожилы, в музейных залах рыбацкие сети… В тот первый приезд вместе с Юрием Беклемишевым музей посетил и Даниил, познакомившийся с его директором.

2. Предзимье

Трубчевское лето кончилось, а московская осень возвращала не только в напряженную жизнь столицы, но и в беспощадную действительность сталинских политических кампаний. Начавшаяся опубликованной 7 ноября 1929 года статьей Сталина "Год великого перелома" коллективизация, как негромко поговаривал народ, "понаделала делов". Начало ее Андреев мог видеть и в трубчевской округе. Крестьяне в колхоз не хотели, и в тех деревнях, рядом с которыми он странничал, поголовно устраивались на работу в лесничества. Но власти торопливо рапортовали о создаваемых колхозах, любители ухватить чужое, где могли кулачили зажиточных соседей. Ударная ликвидация кулачества шла об руку с очередной антирелигиозной войной — церкви грабили, забирали под склады и зернохранилища, глумясь, расстреливали и жгли иконы, гнобили священников. На восток и на север двинулись товарняки с кулацкими семьями. Набитые до отказа несчастными людьми вагоны, окна закручены колючей проволокой. После появления, уже к весне, 2 марта 1930 года, другой сталинской статьи — "Головокружение от успехов", говорившей об "искривлении партийной линии", часть крестьян попробовала выйти из колхозов. Но ненадолго. Эшелоны с кулаками продолжали путь на восток и на север. Репрессии, названные Сталиным "перегибами", приутихнув, не прекратились, а еще и перешли с деревни на город. Появились лишенцы. Их за ненадлежащее происхождение лишали избирательных прав, "вычищали" с работы, оставляли без хлебных карточек, не замедливших появиться. Кампания шла с размахом, лишенцем одно время числился, к примеру, Станиславский.

Непрекращавшиеся репрессии свидетельствовали: за каждым углом и кустом таятся враги. Как всегда, немало "врагов" нашлось среди интеллигенции. Арестованный вместе с женой Алексей Федорович

Лосев по воле следствия стал участником не существующей контрреволюционной организации "Истинно православная церковь". Его чудом изданная и сразу запрещенная книга "Диалектика мифа" вызвала у властей вспышку ярости. Каганович с трибуны XVI съезда партии клеймил "философа — мракобеса", смакуя крамольные цитаты. Лосеву дали десять лет, отправив на Беломорско — Балтийский канал. Не без лубянской ловкой подсказки ударил по отбывающему срок "классовому врагу" и Горький. В статье "О борьбе с природой", приведя среди прочих слова Лосева — "Спасение русского народа я представляю себе в виде "святой Руси"", — писатель заявил, что нечего делать в стране "людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гниения".

Неизвестно, прочел ли Даниил Андреев "Диалектику мифа", но прочесть мог. Запрещенная книга частично уцелела, в Москве ее читали. Но главное в том, что, увлеченный восточными мифологиями, жившими в нем рядом с образами Святой Руси, поэт пришел к пониманию мифа как особой мистической реальности, пониманию, родственному идеям и выводам Лосева. От мифологического восприятия мира ведет начало метаисторический метод познания, описанный в "Розе Мира".

Статья Горького, опубликованная 12 декабря 1931 года сразу в "Правде" и в "Известиях", антирелигиозным, в унисон партийной пропаганде, пафосом не могла не возмутить крестника. Но если он не прочел этой статьи, то слышал крылатую горьковскую фразу: "Если враг не сдается — его уничтожают". За год до того (15 ноября 1930) она прозвучала в "Правде". Но еще раньше, из Сорренто, Горький писал историку Покровскому о том, что в России "гражданская война переносится в ту "мирную" действительность, в которой мы существуем по сей день", и отмечал "обилие заговоров" [149] . О них неустанно сообщали советские газеты, "материалы" о врагах и вредителях ему присылал сам Сталин.

149

Переписка М. Горького: В 2 т. М.: Художественная литература, 1986. Т. 2. С. 308.