Ветер богов
Шрифт:
Три месяца — это и много и мало. Мало, когда знаешь, что ждет тебя впереди, и очень много, если не представляешь, что с тобой будет дальше и сколько долгих лет придется тебе пробыть здесь. Что вообще ждет их впереди?
С недоверием встретили солдаты первый номер “Нихон симбун”, который привез Гуров. “Русская пропаганда”, — говорили японские офицеры. Капитан Мори — тот даже собственноручно сорвал со стены номер газеты, а после у него был неприятный разговор с майором Поповым.
Эдано не запрещал, как другие командиры взводов, читать газету. Сам он, однако,
Иначе воспринимал всё Савада. Он снова ожил, охотно комментировал газетные сообщения, хотя вести с родины были малоутешительными. Механик заучил уже несколько десятков русских слов и пытался сам разговаривать с русскими мастерами. Он уверенно управлялся с бетономешалкой — взвод теперь вел кладку стен. Довольные старательной работой механика, русские мастера угощали его махоркой.
Махорка. Все привыкли к этому крепчайшему зелью и ловко свертывали папиросы-самокрутки.
Куда труднее было приноровиться к морозам. Какие адские холода! С наступлением зимы работа пошла медленнее, и кладка застопорилась.
Эдано гордился тем, что научился класть стены. Он был самолюбив и не хотел отставать от своих подчиненных. Правда, случалось, что русский мастер, укоризненно покачав головой, ломал кладку. Приходилось прибегать к помощи Савады, как переводчика.
Офицеры заметно изменили свое отношение к Эдано. С ним разговаривали теперь более грубо, пренебрежительно, но никто, однако, не смел поднять на него руку: всех останавливала атлетическая фигура Ичиро и решительное выражение лица. Впрочем, после того как русские офицеры объявили о судебной ответственности за побои, даже самые скорые на расправу офицеры предпочитали не давать волю рукам.
Однажды, возвратясь в казарму, Эдано нашел на одеяле записку:
“Если будешь выслуживаться перед русскими, домой не доедешь. Утопим в море”.
Эдано возмутился. Негодяи! Он тут же построил взвод и громко, чтобы все остальные слышали тоже, заявил:
— Сегодня мне подбросили записку. Какой-то негодяй угрожает мне за то, что я хочу честно работать. Это писал подлый трус. Пусть он придет и открыто скажет мне, что я неправ. Всё, разойдись!
Разумеется, автор записки не захотел себя обнаружить.
А вечером, взволнованный последними событиями, Савада поделился с другом своими соображениями:
— Понимаешь, Ичиро, бить теперь солдат стали меньше, побаиваются русских. Но вот что происходит. В четвертой роте солдат заявил, что нечего мелким начальникам, да и самим господам офицерам лодырничать. В тот же вечер его ударили поленом по голове. Русским сказали, что он сам виноват, упал со сходен.
— Ну и что?
— Будь осторожнее. Во взводе все за тебя. Разве только вот Нагано. Что-то он с Хоммой шептался. Не оказались бы они одного поля ягода.
— Мне нечего бояться. Я сумею за себя достоять, — угрюмо ответил Эдано.
6
Гуров
— Что это за записку вам вчера подбросили?
Эдано удивился. От кого он мог узнать историю с запиской? Неужели Савада сказал?
— Да так, господин офицер, ерунда. Собака, которая много лет лает, не кусается.
— Эта пословица не всегда верна. А если это, так сказать, коллективное послание? Ну, не хотите говорить, не надо. Меня интересует другое. Почему на общих беседах вы избегаете откровенного разговора со мной?
— Многие вещи мне кажутся только пропагандой, господин офицер!
— Почему так думаете?
Эдано уперся глазами в пол.
— Вот вы говорили о тех, кто наживался на войне… Дзайбацу[27], может быть, не знаю. Но при чем здесь его величество?
— Но император действительно самый богатый человек в Японии. Его состояние перед войной составляло тридцать миллиардов иен, а за годы войны выросло в два с половиной раза. Это официальные данные, — сказал Гуров. — По-вашему, и войну Япония вела справедливую?
— Иначе его величество не разрешил бы её, — уклончиво ответил Эдано. — Мы воевали за освобождение народов Азии, — уже увереннее продолжал он.
— Та-ак. А от кого, по-вашему, Япония освободила Корею? Почему ваша армия пятнадцать лет воевала против Китая? А знаете ли вы, что после того, как русские рабочие и крестьяне свергли царя и буржуазию, ваше правительство послало японские войска сюда, на русский Дальний Восток?
— Знаю, господин офицер. Тогда здесь погиб мой дядя Ивао.
— Дядя погиб? А кто звал сюда вашего дядю? Какой-то японский офицер тогда зарубил саблей моего отца — мирного крестьянина, инвалида мировой войны. Разве хоть один русский солдат был на японской земле с оружием в руках?.. Разве мы дали повод для нападения на нас?..
— Не думал об этом, господин офицер. Приказ японский воин должен выполнять беспрекословно.
— Вот вы как рассуждаете? Вы такой верноподданный, и вам же угрожают расправой. Это не кажется вам странным?
— Не могу представить себе, кто это мне угрожает… Какие-то негодяи. Я работаю вместе с солдатами. Кому-то это не нравится.
— Вот видите, у вас есть совесть: вам стыдно даром есть хлеб. Но не все думают так, как вы. А у нас в стране людей, которые не работают, называют дармоедами. А как вы считаете: у ваших помещиков и капиталистов есть мозоли на руках?
— Думаю, что нет, — Эдано улыбнулся. — Но ведь, господин офицер, мозолей нет и у врачей, ученых, инженеров, артистов.
— Правильно! — согласился Гуров. — Они работают, приносят пользу другим образом. Дармоедами их не назовешь… Ну, когда-нибудь продолжим разговор. Сейчас время позднее. Вот возьмите эти две книжки. Почитайте на досуге. Потом расскажете, что вам непонятно или с чем не согласны.
— Слушаюсь, господин офицер!
— Да я не приказываю. Если не хотите…
— Прочту обязательно, господин офицер!