Ветер богов
Шрифт:
Гуров после ухода Эдано долго ходил по кабинету. Плохо он ещё работает, что-то упустил… Проводил беседы, слушали… А пытался ли выяснить, как его поняли? Довольствовался стереотипно вежливыми ответами: “Хорошо, спасибо”. Эдано, видно, — честный парень. Но не во всём себе отдает отчет. А вот ефрейтор у бетономешалки, который рассказал о записке? Не просто было ему решиться на такой ход… Молодец ефрейтор! Значит, Эдано дорог солдатам. То-то хитрый Мори предлагает снять его со взвода.
Вернувшись в казарму, Эдано разыскал Саваду:
— Это ты доложил
— Я.
— Кто тебя просил об этом?
— Я сам решил, что так будет лучше, — ответил спокойно Савада. — Мы с тобой миновали девять смертей, и я не хочу, чтобы какие-то мерзавцы ухлопали тебя здесь.
— Один идиот написал, а ты панику разводишь?
— Таких идиотов здесь немало. Вспомни ту сволочь, Миуру… Разве он был один?
— Я приказываю тебе не вмешиваться в мои дела!
— А-а… — махнул с досадой рукой механик. — Когда только у тебя голова начнет работать. Не для каски же она создана.
Савада, сам не зная того, был прав. В батальоне начала свою подпольную деятельность “Чисакура” — “Кровавая вишня”. Хомма — Тарада стал её организатором, а Нисино тайным вдохновителем. В организацию отбирали тщательно, после долгой проверки, клятву писали кровью. Покушение на солдата из четвертой роты и угрожающая записка Эдано были первыми шагами “Кровавой вишни”.
Вскоре Эдано пришлось убедиться — с ним не шутят. К концу года их взвод оказался первым по трудовым показателям. Капитан Мори, Нисино и их единомышленники бесились из-за этого: им всё труднее становилось объяснять плохую работу других подразделений. Пугала и кропотливая работа Гурова, который нащупывал дорогу к сердцам пленных. Она грозила разрушить воздвигаемою заговорщиками плотину между солдатами и правдой.
Под Новый год командование батальона устроило для пленных вечер. В батальоне оказалось немало танцоров, певцов, рассказчиков, поэтов. Нашлись даже акробаты и фокусник. Эдано выступил в силовой борьбе. Он побеждал своих противников под азартные выкрики всего зала. Капитан Мори не без самодовольства поглядывал на русских офицеров.
Адзума читал стихи собственного сочинения. Когда он закончил и аплодисменты стихли, Гуров громко спросил молодого поэта:
— Вы знаете стихи Ёсано Акико?
— Так точно! — ответил Адзума.
— Вы помните ее стихотворение брату?
Адзума смутился:
— Очень хорошо помню, — ответил он.
— Так просим его прочесть! — Гуров захлопал в ладоши, и весь “зал” дружно поддержал его, довольный, что русский офицер слышал о их соотечественнице-поэтессе.
Адзума, — сказав, что стихотворение написано ещё в 1904 году, крепнущим с каждой строкой голосом читал:
Ах, брат мой, слезы я сдержать не в силах.
Нет, не родители вложили
Меч в руки сына, чтоб разить людей!
Не для того они тебя растили,
Чтоб дать наказ: погибни, но убей!
Он кровь ещё не проливал ничью.
Ты призван продолжать его достойно,
Не отдавай, любимый, жизнь свою!
С подмостков неслись горькие, бьющие по сердцам слова. Все смолкли. Казалось, устами этого худощавого пленного с каждым говорила мать, жена, сестра…
Строки неизвестного стихотворения взбудоражили Эдано. Какие слова! И это писала женщина! Где она нашла мужество, чтобы решиться высказать горькую правду ещё сорок лет назад? Значит, это о её стихах говорил Адзума ещё в Муданьцзяне.
А со сцены неслись призывы:
Твоя жена проводит дни в печали,
Ты помнишь ли её в чаду войны?
Как свадьбы день вы радостно встречали?
Не длилось счастье и одной весны.
Про юную любовь её так скоро
Ужель забыл ты в боевом строю?
В ком без тебя найдет она опору?
Не отдавай, любимый, жизнь свою.
Когда Адзума замолк и молча стоял, вытянув руки по швам, в зале ещё несколько мгновений царило безмолвие. Первыми захлопали советские офицеры, за ними сначала робко, а потом всё громче стали аплодировать и японские солдаты. Капитан Мори поднялся с места и, не оглядываясь, зашагал к выходу. За ним вышло ещё несколько офицеров. Остальные остались. Нисино в душе осуждал поступок Мори: свои чувства здесь следует скрывать.
После концерта Эдано долго не мог успокоиться. Хотелось побыть одному. Он накинул шубу и вышел в темноту морозной ночи. Высоко в глубине неба мерцали звезды, такие далекие… Снег поскрипывал при каждом шаге. Чужое холодное небо, снег…
Внезапно за углом казармы раздался крик. Эдано сбросил шубу и в несколько прыжков оказался там. В свете луны он увидел двух человек с закрытыми полотенцами лицами, склонившихся над третьим, лежащим на снегу. Эдано рванулся на помощь. Нападающие скрылись в темноте. Эдано приподнял избитого — это был Адзума.
— Кто это? И за что они тебя?
— Не знаю, кто такие, командир, — вытирая лицо, ответил поэт. — Спасибо за помощь.
Эдано поднял шубу.
— Кто это все-таки?
— Лица были закрыты. Один сказал: “Это тебе за стихи”. А я при чем? Мне русский офицер приказал их читать! — оправдывался перепуганный поэт.
— Да не трясись ты. Надо было мне хоть одного мерзавца задержать и разделаться с ним как следует!
— Нет, нет. С ними опасно связываться. Ведь они и убить могут.