Ветер богов
Шрифт:
— Здравствуйте, отец! — хрипло ответил Ичиро.
И они замолчали, всматриваясь друг в друга. Первым опомнился старший:
— Познакомься, это моя жена и соратник по партии.
Ичиро почтительно, как покорный сын, поклонился женщине, которая мило и просто протянула ему руку. В глазах её, на лице, поблекшем раньше срока, светились доброта и ум.
— Я благодарна вашему отцу, — сказала она, — за то, что он подарил мне такого статного сына и красавца внука. Жаль, что долгие годы тюрьмы не дали возможности нам познакомиться раньше.
— Да, Ичиро, —
— А где же Намико? — вмешался в разговор дед. — Такое событие, а её нет.
— Вы же сами, отец, послали её за Ичиро, — заметила, улыбаясь, Таруко.
— А-а… — виновато пробормотал дед, — стареть стал… Да вот и она… Пойду помогу ей.
— И я тоже, — поднялась Таруко.
Отец и сын остались одни. Ичиро вдруг застеснялся: хотелось многое сказать, но он никак не мог подобрать подходящих слов. Молчание нарушил отец:
— Куришь?
— Да.
— Я тоже, хотя и не надо бы. Что-то с легкими у меня после тюрьмы. Сядем.
После небольшой паузы, которая была нужна для того, чтобы собраться с мыслями, он заговорил:
— Я очень виноват перед тобой, сын. Но иначе не мог поступить. Да и знал, что дед тебя не покинет. Меня должны были арестовать, и партия приказала мне уйти в подполье. За домом следили, я ничего не мог сообщить. Через три года меня арестовали, и я был долго изолирован от людей и обычной жизни. Но и там, в тюрьме, мысли о тебе и отце не давали мне покоя…
— Знаю, отец, — прервал его Ичиро. — Мне всё известно. И имя предателя, который вас выдал.
— Вот как? Интересно, где он сейчас?
— На дне моря! — ответил Ичиро.
— Погиб на войне?
— Нет, отец, я сам его…
Отец внимательно выслушал историю гибели предателя.
— Да… — задумчиво проговорил он. — Мы, коммунисты, не прибегаем к террору, но провокаторов, виновных в гибели наших товарищей по борьбе, не жалеем. Собакам и смерть собачья… Ну, а как же ты жил эти годы, камикадзе? — ласково спросил он и с грустью добавил: — Мне в тюрьме жандармы сказали, что ты стал камикадзе, издевались и насмехались надо мной. Понимаешь, как это страшно: сын коммуниста стал смертником, готов добровольно пойти на смерть за всё то, против чего боролся всю жизнь отец. И для меня это было горше всего.
Долго слушал отец исповедь сына — бывшего камикадзе. Он сидел с грустной улыбкой на губах и потухшей сигаретой в руке. Казалось, он слушает не сына, а свои собственные мысли. Потом, словно очнувшись, поднял на Ичиро глаза:
— Что ж, ты многое испытал. И я рад, что ты стал таким. Ведь у меня и моих товарищей отбирали не только свободу, но и детей. Ещё студентом я читал, что в старину у турецких султанов были отборные войска. Их называли янычарами. Этих янычар, а проще говоря головорезов, готовили из детей соседних народов, насильно угнанных в рабство. Их воспитывали и заставляли воевать против своих соотечественников… Жизнь твоя, Ичиро, была суровой школой. Суровой она была и у нас с Таруко…
Теперь
— Я вам не помешаю, бунтовщики? — спросил дед, входя с бутылкой сакэ.
— Что ты, отец, — почтительно поднялся старший Эдано.
— Вот, учись, Ичиро, настоящему вежливому отношению к старшим, а то ты уже многое забыл. Увидел отца и не поклонился даже. Жену на велосипеде катаешь, как мальчишка.
— Да откуда вы знаете? — опешил Ичиро.
— Я всё знаю. Прихожу в лавку, а там длинные языки уже бренчат: «Какой сильный у вас внук, Эдано-сан. Даже после работы жену на велосипеде катает».
Но старик тут же рассмеялся и, махнув рукой, продолжил, открывая бутылку:
— Ладно, вози. Жена-то твоя, не чужая. Пусть завидуют. Сейчас всё так перемешалось, не сразу поймешь, что хорошо, а что плохо, — пожаловался он сыну и закричал: — Эй, Намико, скоро ты там? Мы, четверо Эдано, есть хотим. Тебе это понятно?
Во время долгого и веселого ужина больше всех шумел дед, которого распирали радость и гордость. Потом женщины ушли спать, унеся Сэцуо. У них тоже были свои разговоры.
— Положение в стране сложное, — задумчиво отвечал на вопросы Ичиро отец. — Лучшие кадры нашей партии в годы войны были уничтожены. Вот даже твои друг Савада испугался, а он рабочий. Сейчас мы имеем влияние лишь в городах. Среди крестьян только начинаем работать. А противники у нас сильные, хитрые и жестокие — ни перед чем не остановятся. Вот американцы навязали земельную реформу. Они отвергли советский проект и всё сделали по-своему. Кто у вас в деревне купил землю?
— Староста и лавочник, — откликнулся дед.
— Ну вот. А некоторые из наших правителей вообще были против реформы. Американцы-то знали: если что-то не предпринять сейчас, то крестьяне подымутся на борьбу за землю. И они обманули крестьян. Ваши сельчане понимают это?
Дед сказал о положении в деревне, а сын о самоизоляции крестьян от авиабазы и американцев.
— Так чуть ли не везде, — сжал руки отец Ичиро. — Каждый старается отсидеться в своей хибаре. Крестьяне ещё не знают, что делать. Не знают, кому верить, и мы обязаны открыть им глаза. А тут ещё американская оккупация, американская жандармерия, полиция, базы, солдаты. Они сейчас до зарезу нужны нашим правителям. А насчет работы на авиабазе, — обратился отец к Ичиро, — то в этом ничего зазорного нет. Уверен, что и там будут большие события. Есть слухи, что её собираются расширять. Тогда и в вашей деревне конфискуют земли. Тебе не мешало бы подучиться английскому языку.