Ветер и мошки
Шрифт:
Больше в квартирах по окружности никого не было.
— Шивер, Гром, «двойками», — Камил указал на коридор перемычки. — Мы с Паком сзади.
Мягко шелестели закольцованные дорожки. Вода в овальном бассейне слепила бликами подсветки. Голоэкраны рекламировали путешествия по экзотическим местам и круизы по маршруту Земля-Марс-Земля.
Камил включил «невидимку».
— Слушай, — прорезался голос Пака, — как думаешь, зачем они это делают?
— Кто? — спросил Камил.
— Эти… которые Там?
Шивер
— Не знаю, — сказал Камил. — Я вообще не уверен, что они это специально.
Он оглянулся. «Психи» поднялись к квартирам и, перестраховываясь, деловито опечатывали липкой лентой пандус наверх, попутно гоняя выводок прилипчивых носилок. Обиженно постукивали пластиковые бока.
— Что значит не специально? — спросил Пак. — Мне кажется, это направленная диверсия.
Чуть поотстав, они двинулись параллельно первой «двойке». Мерцала неоном пустая игровая секция. Свисала серебристая бахрома. Столики. Стулья. Детское кафе.
Никого.
— Семь тысяч, — сказал невидимый Пак, откатывая с дороги тележку с игрушками. — А будет больше. И десять, и пятьдесят.
Казалось, будто тележка обрела собственную волю и переместилась туда, где ей удобнее.
— И что ты предлагаешь? — спросил Камил.
Россыпи пластиковых тур-буклетов захрустели под ногами. Из узкой клумбы, разграничивающей секции, кто-то с яростью выдрал целый цветочный куст. Земля лежала на бортике и чернела на полу. Сам куст застрял в предохранительной сетке. Выше, на стекле, темнел его отпечаток. Камил подумал: хороший бросок.
Они прошли где-то две трети пути до второй жилой зоны.
Ни крови, ни оставленных, слетевших туфелек. Несколько перевернутых стульев Камил чем-то значимым не посчитал. Словно и паники не было.
Ну, куст, ну, тур-буклеты…
— Наверное, я гад, — сказал Пак, — но я считаю, что этим, которые Там… им тоже надо дать почувствовать.
— Это и так происходит, — сказал Камил.
— Я не про тех, на кого конкретно выходит канал. Не может быть, чтобы пять человек, никак друг с другом не связанных…
— Это как раз выясняют.
— Все равно. Взорвать им что-нибудь.
— Цвет твоего эмофона?
— Зараза, почти красный! — сказал Пак.
— Вот и вколи себе сам знаешь что.
— Погоди, Камил, я сейчас.
Пак свернул «невидимку». Прикрывая его, Камил вышел вперед. Дуло парализатора прямо-налево, затем прямо-направо. Короткий поворот шеи, чтобы убедиться, что и сзади все в порядке. «Актив», перенимая настроение хозяина, отвердел, ощетинился чешуйками брони, обжал мышцы усилителями.
— У нас все тихо, — раздался из браслета голос Шивера.
— Принял, — сказал Камил.
— Площадка пустая. Идем на соединение с вами.
— Жду.
— Ну вот, — поднялся
Камил показал ему пройти вперед.
— Ты видишь? — спросил вдруг браслет голосом Грома.
— Нет. Где? — подал голос Шивер.
— За водопадом.
Пак включил «невидимку».
На верхней площадке внезапно брызнул цветными осколками пластиковый щит, полетели какие-то стаканчики и салфетки, закувыркался, пытаясь достать потолок, белый стул с ромбовидной спинкой, а затем из-за цветочной грядки в высоком прыжке взвился голый мокрый человек с безумно вытаращенными глазами и обломком трубы в руке.
Браслет смешал звуки. Там были и возглас Шивера: «Ах, ты ж мать!», и мат Грома, и крик Пака: «Страхую!», и короткое пумканье парализаторов.
Время для Камила сжалось — человек летел на него невозможно долго. Казалось, что он может спокойно приготовиться и принять его хоть на колено, хоть на плечо, хоть в объятья. Безумец был русоволос, бородат. Лет двадцати пяти. Кольцо на пальце, тату космолетчика на груди. Наверное, и подготовка была хорошая, и психологическая доводка, а случился Прорыв — и нет тебе человека.
Камилу даже не за детей, а вот за таких уже состоявшихся, чего-то добившихся людей было обиднее всего. Недели, месяцы реабилитации. И, возможно, космос уйдет под запрет навсегда — с недопуском к полетам.
Он поймал на ладони жертву Прорыва с иглами, торчащими из икры, голени и бедра, и, уже бесчувственного, приземлил на пол, зафиксировал, придавил коленом. Глухо стукнула выпавшая из пальцев труба.
От «психов», радостно мигая, помчались носилки, звеня расстегнутым, волочащимся ремнем. Дын-дын-дын.
— Камил, Камил… — прорезался из браслета голос шефа.
— Да, — ответил Камил, отдавая бородача Паку.
— Что от вас все бегают?
— Не знаю.
Камил отошел с пути носилок.
— А я знаю, — сказал шеф. — Это вопрос квалификации. И ответственности! Разболтались! Второй номер к «психам» попал!
Камил вздохнул.
— Шеф, какой у вас цвет эмофона?
— Что?! У меня нет эмофона! — проорал шеф и отключился.
На верхней площадке проявились Шивер и Гром, оба виновато насупленные.
— Вы слышали? — сказал им Камил. — От нас все бегают.
— Это я недоглядел, — сказал Шивер.
— Да оба мы ступили, — опустил голову Гром.
— С тренажеров у меня не слезете, — пообещал им Камил.
Носилки унесли бородача прямиком в холл, к эвакуатору.
— Камил, — проклюнулся голос Курдюмова, — как там у вас?
— Народу мало, но те, что есть, все как один буйные и изобретательные, — ответил Камил. — В общем, не скучно.
— У нас тут тоже, — сказал Курдюмов. — Вообще, хорошо, я смотрю, накрыло, качественно, на меня двое с вилками выбежали. Будто я — шницель.