Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры
Шрифт:
Ей не нужен мир, которым можно управлять легким движением руки.
Ей нужен риск. Она хочет держать этот баланс сама.
И на ее пути скрапбукера не должно быть ничего, кроме радости.
Но если контракт – единственный способ спасти родителей – то она на это готова. А потом придумает, как его расторгнуть. Загвоздка только в одном – надо отговорить соперницу.
За окном светало. Инга посмотрела на часы – надо привести себя в порядок перед встречей с Вандой. Волна азарта пробрала ее до самых кончиков пальцев, Инга бережно положила на место обе тетради, еще раз оглядела комнату и смахнула набежавшую снова слезу. Вымыла кружку, тщательно вытерла полотенцем, поставила на место. Пусть будет полный
Закрыв дверь, она некоторое время стояла перед ковриком, потом тяжело вздохнула и сунула под него ключ. Если мама так хотела, пусть так и будет. Вдруг она вернется раньше, чем Инга об этом узнает?
У входа в подъезд Инга едва не столкнулась с худенькой девушкой, которая несла в руках большую спортивную сумку. Что она тут делает в такой ранний час? Наверное, возвращается из другого города, с вокзала или из аэропорта. Лицо, усыпанное веснушками, показалось ей смутно знакомым. Но Инга слишком сосредоточилась на предстоящем разговоре с соперницей – Вандой, чтобы сколько-нибудь долго предаваться воспоминаниям.
Той ночью, после разговора с отцом, Софья долго сидела в мансарде с маленьким белым конвертом в руках. Доставала открытку, разглядывала. Маленькая белая карточка, меньше стандартной открытки, пахнет тяжелыми сладкими духами. Почти чистая, только в серединке – кроссворд из четырех пересеченных слов. Заполнены только две буквы: «не». Как Джума догадалась, чем можно зацепить отца? Внизу кверху ногами, как это обычно бывает в газетах, написан маленькими буквами ответ на кроссворд, слова складывались в предложение: «Она – не часть твоей жизни». Как все просто у Джумы! И почему она так не нравится Надежде Петровне?
Софья положила открытку с кроссвордом обратно в белый конверт, долго вертела в руках, ощупывала, как слепой – листок с текстом, написанным азбукой Брайля. И никак не могла понять сама себя: почему, ну почему она не хочет отдать ее отцу? Ведь завтра, когда она уйдет, ему наверняка опять станет плохо. Разве эта карточка – не проявление заботы о нем, даже в некотором смысле – способ выразить дочернюю любовь? Тогда в чем же дело? Трудно понять. Чувства притупились. Вокруг нее снова выросла толстая скорлупа, но ей не хотелось плакать, как это бывало раньше после подобных разговоров с отцом. Битый час она смотрела на конверт, пока не поняла, что не сможет его отдать. По крайней мере не сейчас. Ей нужно как следует подумать, причем подальше от отца, без эмоций, без тягостного ощущения скорлупы вокруг, когда она и сама в себе толком не может разобраться.
В первую очередь, она должна вытащить Надежду Петровну с мужем в реальный мир. Это важно, это надо сделать как можно быстрее, или будет слишком поздно. «Меня забирает Меркабур», – так ведь она сказала? Вряд ли Софья сможет найти ту открытку с дверью, тем более что она осталась там, в Ницце. Или она у того мальчика? Куда он вернулся в реальный мир: прямо на пляж или к себе домой? Надо будет поискать в Интернете и в газетах, может быть, за последние несколько месяцев где-то писали о мальчике, который пропал, а потом внезапно нашелся во Франции. А еще надо наведаться в квартиру Надежды Петровны, может быть, там, в ее черном альбоме, найдется адрес этого мальчика или хоть какие-то сведения о нем. Если Софья не сможет быстро найти открытку с дверью, она сделает ее сама. Отыщет способ, расспросит Магрина, других скрапбукеров, пообещает им все что угодно, но сделает такую открытку.
Она положила белый конвертик в сумку. Найти бы сейчас свои ножницы… но дверь в кабинет отца была заперта на ключ, а ключ он держал где-то у себя в спальне. Наверняка проснется, если Софья войдет, будет только хуже. Жалко, что она не умеет открывать замки проволочкой или как там это
Софья тихо открыла входную дверь, аккуратно прикрыла ее за собой, спустилась вниз. Куда ей теперь идти? Меньше всего ей хотелось бы сейчас оказаться в чужом и холодном гостиничном номере. Ответ пришел сам собой. Она поедет в квартиру Надежды Петровны и сразу же начнет искать что-нибудь про мальчика. Ноутбук она взяла с собой, а Интернетом можно пользоваться с мобильного телефона. Внизу она вызвала такси и вскоре уже была возле знакомого дома. Когда она входила в подъезд, чуть не столкнулась с высокой брюнеткой, чуть полноватой, но очень привлекательной – от нее прямо-таки исходил вихрь энергии. Надо же, как рано народ на работу ходит! Впрочем, отсюда далековато добираться до центра. Кстати, она совсем не подумала – отец может найти ее на работе! Хотя какое значение теперь имеет эта работа? И все-таки надо будет на всякий случай позвонить и сказать, что она приболела. Вряд ли Шалтай-Болтай потребует с нее официальный больничный, она ведь дочь самого Пал Палыча. Недельку можно спокойно «поболеть», прежде чем она решит, что делать дальше.
Софья поднялась наверх и застыла перед дверью и ковриком. Как же она не подумала! Интересно, как приподнять этот чертов коврик и достать ключ без ножниц? Она присела, попыталась ковырнуть его пилкой для ногтей, бесполезно – намертво прилип. Вот тебе и на! И что теперь, все-таки гостиница? И никаких ножниц с собой больше нет, даже маникюрных. Хотя разве дело в самих ножницах? Что такое вообще эти ножницы? Посредник между Меркабуром и этим миром, такой же, как ее собственные руки. Она глубоко вдохнула, представила, как льется вдоль пальцев знакомый поток, зажмурилась… и нащупала ключ!
Она вошла в квартиру и с облегчением вздохнула. Как хорошо и спокойно в этой маленькой студии, как в настоящей крепости. Чисто, уютно и дышится как-то по-другому, чем у нее дома, – легче, что ли. Надо же, она и забыла, что в прошлый раз выкинула мусор из корзины. А ей казалось, что она решила прибраться как-нибудь потом. Софья сделала себе чашку кофе, мельком удивилась, что кухонное полотенце – сырое. Конечно, на улице так промозгло, а форточка приоткрыта. Она поежилась, захлопнула форточку, устроилась на диванчике и разложила свое немногочисленное богатство.
Из всего скрапбукерского арсенала у нее остались только визитки, которые были спрятаны между книгами. Альбом, открытка с каруселью и бронзовые ножницы теперь были у отца. Материалы значения не имели, здесь их хватало с избытком, к тому же она смогла бы сделать открытку даже из старой газеты. Софья не спеша тянула кофе из кружки, думала о том, как будет рвать и метать отец, когда узнает, что она ушла и даже не оставила записки, и о том, что напишет мать в своей книге. «Когда ребенок уходит из дома» – будет называться эта глава, и ничего, что ребенку – уже почти двадцать три года. Эти мысли проплывали мимо, как будто она думала не о своих родителях, а смотрела сериал по телевизору. Куда больше ее занимал вопрос, как вытащить хранителей. В глубине души она понимала: дело вовсе не в том, что она равнодушна к своим родителям, это все проклятая скорлупа. Все, что с ними связано, слишком больно, чтобы позволить себе почувствовать это.
За размышлениями Софья не заметила, как наступило утро, хмурое, словно весь город обернули грязной целлофановой пленкой. Она позвонила на работу, предупредила девочек в отделе, потом отпросилась лично у самого Шалтая-Болтая. Теперь бы встать, поискать адрес того пацана, но сил совсем не было. Диванчик окутывал уютной домашней атмосферой, словно она погрузилась в теплое мягкое облако. Если бы у него были руки, он бы сейчас гладил ее по голове и утешал. Она не заметила, как заснула, свернувшись клубочком.