Ветер с океана
Шрифт:
Шарутин отверг и эту просьбу.
— Морская специфика. Компас, а не компас; рапорт, а не рапорт; в Киле, а не в Киле….
— Но Гибралтар, а не Гибралтар, — настаивал Карнович.
— Ну и что же, что Гибралтар? Морская специфика в искажении ударений, а в Гибралтаре как раз ударение искажается. Спор с Шарутиным навел Карновича на мысль заняться стихами. Бездействие было единственное, чего он не мог делать, а сочинение стихов убивало время.
На утреннем радиосовете флотилии — его проводил флагман отряда средних траулеров, но на нем присутствовал и! Березов, — Карнович начал своё сообщение стереотипной фразой:
— Добрый день, Николай Николаевич, добрый день, товарищи капитаны и все присутствующие, —
— Надеюсь, я уложился в свои три минуты? — уже прозой невинно осведомился Карнович.
В эфире вместо голоса флагмана, послышался бас Березова:
— В три минуты вы уложились, Леонтий Леонидович, а в рамки дисциплины никак не укладываетесь. На этот раз прощу. Личная просьба: задержитесь на этой же частоте после совещания. Хочу для себя описать ваши стишата.
Березов при встречах всем говорил «ты», а на радиосоветах, тоже без исключений, всех называл на «вы» и по имени-отчеству.
Карнович продиктовал свою стихотворную речь, уверенный, что ее сейчас записывают на всех судах, а потом сказал Шарутину:
— Ты заметил, что Николай Николаевич все свои внушения мне заканчивает фразой: «На этот раз прощу».
— Старик тебя нежно любит. Ты отчаянный, это трогает его усталую душу. И надо бы наказать, а рука не поднимается.
— Он был меня отчаянней. Столько о нем говорят…
— Надо же о ком-нибудь петь и рассказывать истории. Он для песни — подходящий. И перепадали ему, очевидно, не одни ордена, а и выговора. Только память о собственных взысканиях и спасает тебя.
7
А после штормов наступил штиль.
Даже мелкая рябь не морщила воду. Если и возникало колебание, то оно прорывалось не волной, а вспучиванием — вырастала как бы опухоль, но зеркало поверхности нигде не сводили полосы. Океан натянул кожу, называли такой штиль рыбаки.
На безоблачном небе день за днем всходило и закатывалось одинокое солнце. Ни одна тучка не прикрывала его, пропали даже утренние туманы. И, когда было время оглянуться на окружающее, команда любовалась двумя солнцами: одно — на него нельзя было смотреть — шествовало наверху, другое — и тоже нестерпимо сияющее — глядело из тяжелого сине-золотого литья воды, это кружилось вокруг траулера, с утра было с одного борта, к вечеру перемещалось на другой. А когда оно садились, рыбаки любовались еще одним зрелищем: по мере того, как солнце закатывалось, небо темнело. Наступал момент, когда цвет и яркость неба и моря сравнивались, тогда пропадала линия горизонта, солнце висело в сияющем, на все оси одинаковом пространстве, от солнца урезалось нижнее полушарие, потом верхнее, потом оставался лишь сегмент, сегмент превращался в сияющий
После захода солнца вспыхивали звезды, и каждая светила в полный накал — мало кто раньше видел столь же ярко иллюминированное небо. И можно было любоваться созвездиями, не поднимая головы, звезды были в воде такими же яркими.
В эти дни безветрия, как-то под вечер, Шарутин из рубки закричал на весь траулер:
— Рыба играет!
На верхней палубе быстро собрались свободные от вахт.
Издали это было пятно передвигающейся ряби на глянцевитой воде, островок темного беспокойства среди умиротворенной светлости. Потом стали видны выскакивающие рыбы — сельдяная стая бушевала. Косяк подходил с кормы, солнце светило с носа — каждая выбрасывающаяся рыбка яркой искоркой прочеркивала воздух. И вскоре весь островок играющей стаи был озарен сеткой вспыхивающих и погасающих искорок, он превратился из темного пятна в сверкающее. Косяк двигался клином, от головы, бурного сгущения кипящей рыбы, отходили крылья, они тоже сверкали, но послабее.
Играющая стая ушла в сторону солнца, вскоре ее не стало видно. Карнович со вздохом сказал:
— Видит око. Эх, жалко, что после прошлогодней неудачи оставили кошельковый лов. Был бы сейчас кошельковый невод — и рейсовое задание схвачено. Тонн триста сельди резвится под носом!
На каждом радиосовете сообщали об отменных уловах. Для экипажа хорошая погода означала изнурительную работу. Вечером высыпали сети, ложились в дрейф. От рассвета до полуночи тащили сети, вытряхивали рыбу, солили, забондаривали, погружали в трюмы. И, добравшись до койки, мигом засыпали — не раздеваясь, через три-четыре часа все равно надо было подниматься. Миша узнал, что можно заснуть шагая, можно разговаривать и дремать, можно есть в полусне — сон не отменял других проявлений жизни, он соседствовал с ними.
Только сети нельзя было тянуть в полусне, да спускать бочки в трюм.
Однажды на радиосовете Доброхотов сообщил, что в его промысловом квадрате появились косатки. Стая этих громадных хищников улов не уничтожила, но сети изорвала.
«Бирюза» промышляла далеко от «Ладоги» Доброхотова, но Карнович, встревожась, собрал помощников и опытных матросов. Все хмурились, от косаток спасения не было.
Капитан рассердился.
— Как вам угодно, я поддаваться этим бестиям не намерен!
— Буду читать им свои стихи, — предложил Шарутин. — Самым громовым голосом. Может, испугаются. — Последние слова прокатились по салону колокольным басом.
— Шум — это хорошо! — Капитан повеселел. — Я слышал, они ориентируются по слуху, а не по зрению. Значит, надо их дезориентировать. Но подберем что-нибудь поэффективней твоих стихов.
Он приказал вытащить на палубу ведра, чайники, металлические буи, колокол, стальные полосы, цепи, прутья. В рубке он положил ракетницу и запас ракет.
Косатки появились утром, когда порядок сетей с богатым уловом наполовину выбрали. Карнович — по обыкновению, один в рубке — увлекся выборкой сетей и проглядел хищников. Первым увидел морских разбойников Степан. Из радиорубки выскочил радист. Мимо шел на сдачу рыбы «Коршун», с него тоже разглядели косаток, несущихся к «Бирюзе», и радировали о грозящем нападении.
Дерзкие хищники мчались прямо на судно. Черные спинные плавники трехметровыми косами высовывались из воды. Карнович выстрелил из ракетницы, ракета с шипением врезалась в воду, со свистом взорвалась. На палубе ударили кто во что горазд. Грохот, визг, металлический стон пронеслись по океану. Вторая ракета взорвалась в центре стаи.