Ветер с севера

Стрельна Саша

Тогда Кэлибор вновь притащил тряпье и поджег его, рискуя задохнуться от смрадного дыма. Камень, камень, везде камень — и снизу, и сверху и впереди…

Допив воду из драгоценной фляжки и бережно высыпав в рот последние крошки хлеба, Кэлибор помолился Духам — и лесному, и Духу земли, и на всякий случай снежному, — выругался и вновь принялся за работу. Он уже не сидел, а лежал, подперев голову одной рукой, другой же с маниакальной настойчивостью все ковырял и ковырял… Еще один слой камней по одному скатился вниз. И еще…

Как вдруг…

Нож,

в очередной раз погрузился в известь, вынырнул… и тонкий, как гвоздь, луч воткнулся Кэлибору прямо в глаз. От неожиданности он заорал и дернулся, больно ударившись головой о нависающий свод, потом нервно рассмеялся, постарался взять себя в руки и вновь принялся за работу. Через полчаса Кэлибор вытащил камень, рядом с которым его нож пробился к свету, и, приблизив лицо к отверстию понял, какой же дрянью дышал все это время — воздух помещения, в которое он пробился, просто пьянил его.

Кэлибор попытался разглядеть хоть что-нибудь, но прямо перед ним, сантиметрах в двадцати, что-то стояло, загораживая собой обзор, но и оберегая незваного гостя от любопытных взглядов. Он успел вынуть еще три камня, значительно расширив лаз, как вдруг чей-то слабый голос недалеко от него произнес:

— Кто бы вы ни были, замрите. Сюда идет стража.

Теперь Кэлибор не смог бы двинуться, даже если бы очень захотел — в такое изумление его повергли эти слова. Вскоре, как предсказывал незнакомец, загрохотали засовы, и в комнату, скрытую от взоров незваного гостя, вошли.

— Ну что, старый пень, еще жив?

— Как видишь, Пит, — с достоинством ответил обитатель комнаты.

— Недолго тебе осталось скрипеть. Фэльдрин эль-до решил жениться.

— И кто же эта несчастная?

— Куиниэ из Дома Красного дуба.

— Огастэнир никогда не согласится на это.

— Ее папаша уже давно в земле, под корнями родового дерева, — гогот стражника отдался болью в измученной голове Кэлибора. — Зато братец гостит у нас. В подземелье. Мне кажется, даже здесь воняет его паленой шкурой.

— А правда, здесь чем-то смердит. Словно в покойницкой, — задумчиво проговорил другой стражник, и Кэлибор сжался, ожидая худшего.

— А здесь и есть покойницкая. Это наш старикан помер и протух, — первый стражник продолжал веселиться на свой манер. — Пошли, пусть нюхает себя сам.

Раздался топот, дверь захлопнулась, проскрежетал засов.

— Теперь действуйте, — нетерпеливо приказал хозяин комнаты, которого стражники упорно называли стариком. — Они явятся лишь утром.

Кэлибор не заставил себя упрашивать, и еще через пару часов пролом стал достаточно широк, чтобы пропустить его крупное тело. Он вылез, обошел кровать с пологом, которая и скрывала его ход, и, подобно живому трупу, бежавшему из ада, появился перед сухоньким и однозначно очень немолодым эльфом, неподвижно сидевшим в кресле с высокой спинкой.

— Простите, помочь не мог. Скрючен ревматизмом от этой мерзкой сырости. Кто вы, мой юный друг?

Кэлибор встрепенулся — все это время его глаза неотрывно смотрели на миску

с кашей, хлеб и кружку воды, стоявшие на столике возле старца.

— О! — тот понимающе кивнул. — Угощайтесь, я, право, не голоден.

Метнув на благодетеля быстрый признательный взгляд, Кэлибор, чуть не пристанывая от наслаждения, жадно проглотил все до крошки, запивая чистой студеной водой.

— Спасибо, — наконец вымолвил он и без сил опустился на пол у стены напротив старика.

***

К концу вторых суток, проведенных в плену, большое сильное тело Эристора стало одной саднящей раной. Фэльдрин оставлял его в покое лишь для того, чтобы несчастного облили водой. Да и то с целью вернуть ему сознание, а значит, получить возможность причинить новую боль. К счастью, Фэльдрин был ограничен в своих возможностях — он не хотел искалечить брата своей будущей невесты, а тем более замучить его до смерти. Это было бы слишком даже для смутных времен, когда в Лесном королевстве всем рулил принц Гимли, который отличался любовью к дикому произволу и жестокостью. Хотя бы видимость приличий должна была соблюдаться неукоснительно.

Поэтому к вечеру второго дня окровавленного и обожженного Эристора отвязали от колеса и отнесли в камеру недалеко от пыточной. Пришел лекарь из числа живших в замке людей и молча обработал криво ухмылявшемуся эльфу его многочисленные раны.

Эта издевательская усмешка словно приклеилась к загорелому лицу Эристора, доводя его мучителя до белого каления. Из первого боя пленник вышел хоть и потрепанным, но непобежденным.

«Что дальше?» — не переставал думать он.

Опыт его насыщенной войнами и приключениями жизни говорил, что есть предел терпению у любого, даже самого стойкого эльфа, человека или любого другого из разумных. Рано или поздно он сломается…

Через два дня, когда Эристор оправился настолько, что начал вставать, за ним снова пришли. И все повторилось сначала. Скрип блоков, с помощью которых растягивали привязанное за руки и за ноги тело так, что из лопавшихся сосудов начинала фонтанчиками бить кровь, шипение раскаленного железа, когда оно соприкасалось с влажной от пота кожей, одуряющий запах горелой плоти, глумливые голоса палачей и полные нечеловеческой боли крики жертвы. Но едва боль чуть отступала, та же издевательская усмешка раздвигала потрескавшиеся губы, а сиплый сорванный голос неуемного Эристора произносил очередную тираду в адрес Фэльдрина.

И на этот раз пленнику не довелось узнать, далеко ли еще осталось до предела его выносливости. Измученное тело, к которому он уже стал относиться как-то отстраненно, отвязали и вновь отнесли в каменную клетку камеры. А еще спустя сутки на ее пороге появился Фэльдрин собственной персоной. С маниакальной веселостью он разглядывал распростертое на соломе тело жертвы его собственных темных страстей.

— А знаешь, я ведь нашел на тебя управу. Просто до гениальности.

Эристор смотрел на него тяжелым взглядом, никак не реагируя на слова безумца.