Ветер странствий
Шрифт:
Из-за недогоревшего дома надрывно воет уцелевшая собака. Опять. Ранена или просто брошена?
А деревня — мертва. Как тогда, в Лиаре… Леону много раз потом снилось такое, но тогда он хоть мог проснуться!
Неважно! Неважно, что тут произошло, происходит и произойдет! Его, Леона, здесь нет. И никогда не было! Это всё — сон! Ночной кошмар, что развеется теплым, уютным утром. В мягкой, сухой постели…
— Белла, не смотри!
Почему Грегори не промолчал? Тогда не
А Арабелла в любом случае вновь послала коня вперед, дернувшись к мертвой. Испугается подобная девица жертв войны, как же!
А взгляд отвести — невозможно!
Девушка на земле — одного возраста с Леоном, Эйдой… и той рыжей из таверны. И тоже — рыжая.
Сине-белое лицо, лиловые клейма синяков, под носом — корка черной крови. Одежда — разорвана…
Нет, лучше смотреть на лицо! Не так страшно…
Лицо. И залитая кровью шея! Почему перерезанное горло всегда выглядит так жутко?!
А Леон еще мечтал о гвардии, дурак! Пришлось бы любоваться таким в каждую военную кампанию!
Нет уж — подобные ужасы для бессердечных подонков, вроде Тенмара! И бессовестных интриганов Ревинтеров.
Правда, столичных гвардейцев на границу не посылают. А на войну Леон после Лиара и не хотел…
3
Бедняжка еще жива, еще дышит! А помочь ей уже невозможно. И это — всего ужаснее!
Белла уже соскочила с коня. Кинулась перед умирающей на колени, бережно взяла ее руку в свои…
На почти покинутом жизнью лице дрогнули веки. Не меньше четырех ран — горло, грудь, левый бок, живот. Любая — смертельна. Но, может, всё-таки…
— Есть чистая рубашка? — торопливо обернулся Грегори к другу. Руки уже сами тянутся к фляге.
Вит кивнул, открывая суму. И у Ильдани чуть отлегло от сердца. Они сделают всё, что еще в силах!
Дрожат лошади. Мелко трясется Леон. Этот — еще бледнее раненой девчонки. Отводит глаза, стараясь не смотреть на их с Витом бесполезные попытки обогнать смерть.
И на… удивительно спокойное лицо Арабеллы. Как осторожно она уложила раненую к себе на колени…
Тонкая рука гладит спутанные волосы. Губы шепчут что-то успокаивающее. Откуда в тебе это, Белла? Где успела научиться?
Грегори вместе с бинтами и фляжкой уже не нужен. Девочка перестала дышать прежде, чем он над ней склонился. На коленях Арабеллы покоится пустая оболочка. Измученная душа уже вырвалась на волю.
Белла осторожно закрыла умершей глаза. Мягко-мягко.
По щеке дочери Кармэн скатилась слеза. Одна. Впервые за всё это время.
И чуть дрогнули губы.
— Нам пора, — Грегори тронул сестру Виктора за плечо.
— Разве мы не похороним ее?
А вот теперь — полный глубокого отчаяния взгляд. Умоляющий. Снизу вверх,
— Нет времени. И тогда пришлось бы хоронить всех.
— Предлагаю отнести погибших в обгоревшие дома и там сжечь. — Вит всегда был рассудителен — не утратил выдержки и сейчас.
— Ты прав. — Мог бы и сам сообразить, сын великого полководца. — Леон, помоги.
— Извините! — парень опрометью кинулся прочь. За угол. Не оборачиваясь. Только на ходу шатнулся к обгорелой стене ближайшего дома.
Ладно хоть на ногах устоял. Уже хлеб.
Потому как — всё ясно. Мертвых они будут носить вдвоем.
Глава 6
Глава шестая.
Конец Месяца Заката Весны.
Мидантия, Гелиополис. — Эвитан, Южная Ланцуа.
1
Мидантия — страна восточной роскоши. Царство пуховых подушек, шелестящих шелков, мерцающего бархата. А внутри — прячут яд острейшие иглы.
За свои тридцать пять лет Его Высокопреосвященство кардинал Евгений был на родине Патриаршей Церкви всего трижды. Впервые — когда его рукоположили, семь лет назад. А последний раз — еще до восстания Арно Ильдани.
И опять успел отвыкнуть от сладких ароматов ядовитых цветов. И удушающих снов вполглаза. В вечном ожидании яда, веревки или сдавливающей голову подушки.
«Подушка» и «душить» — одного корня, как же он раньше не замечал? Когда Евгений вернется в Аравинт — будет спать лишь на твердом, жестком ложе. Как отшельники из Священных Свитков. И — никаких перин, матрацев и подушек. А уж тем более — шелковых и пуховых одеял.
Когда вернется. В милостиво возвращенный под руку Патриархии Аравинт. На свою многострадальную родину.
За всю историю Церкви можно пересчитать по пальцам отлучения целых стран. И ни разу для изгнанной из стада овцы это не закончилось благополучно. Ибо другие овцы немедля рвали ее в клочья крепкими волчьими зубами. Точнее, шакальими.
Хотя нет — на шакалов тоже зря клевещут. Они никогда не трогают своих.
Кто же тогда? Гиены? Кто еще столь мерзок, как некоторые представители рода людского?
И что теперь? Неужели впервые за всю историю — повезло? Или радоваться рано? И теперь — только ждать подвоха, чтобы хоть жизнь продать подороже?
Бархат кресел, шелк подушек, слишком сладкое вино. Слишком благостные картины на стенах. Священные сюжеты из Священных Свитков.
Впрочем, некоторые рисовавший их художник явно понял по-своему. Мученицы у него похожи на блудниц, явившаяся за ними стража — на «котов». А святые… на кого похожи они — лучше не думать.
И кто-то тут еще смеет рассуждать о развращенности двора Вальданэ! А то и Аравинта.