Ветер в его сердце
Шрифт:
Отвечает ей Морагу:
— Потому что ему необходимо обрести себя.
— И что это значит? — спрашивает Лия у него.
— Сейчас его духу тесно в резервации. Парню нужно покинуть ее и увидеть мир. Может, он вернется. Может, во внешнем мире ему понравится больше. А может, он даже поймет, что вернуться ему нужно именно для того, чтобы сделать здесь жизнь лучше.
Писательница какое-то время внимательно на него смотрит, затем интересуется:
— Именно это с вами и произошло? Разъезжая с «Дизел Рэтс», вы увидели мир в новом свете?
— Нет, — качает головой шаман. — Это произошло благодаря дружбе со Стивом.
Лия задумчиво
Внезапно собаки вскидывают головы, но это всего лишь возвращается Сантана с небольшим шерстяным одеялом под мышкой.
— Жаль, что здесь нет гитары, — говорит она мне, снова устраиваясь рядом и заворачиваясь в ткань. — Мне так бы хотелось снова послушать, как вы играете!
Со всех сторон поднимается одобрительный гул, а я тяжело вздыхаю.
— Значит, для нее ты играешь, а для нас нет? — Морагу словно зачитывает мне обвинительный приговор.
Я пожимаю плечами. Ответить мне, по большому счету, нечего. Но поскольку шаман не отстает, приходится объясняться:
— Все на самом деле было не так. Просто Сантане и Томасу случилось привезти мне газовый баллон как раз в тот момент, когда я перебирал струны.
— И что за музыку вы сейчас исполняете? — спрашивает явно заинтересованная Лия.
— Да ничего серьезного. Пальцы разминаю. Правда.
— Вы только послушайте его! — возмущается Сантана. — Он сыграл на гитаре все части кругового танца. И это было клёво! — девушке, похоже, совсем неважно, что те мои композиции основываются на музыке ее племени. Она радостно улыбается от уха до уха.
— Да все это…
— Если вы сыграете, я станцую, — перебивает меня Сантана.
Калико вскакивает на ноги и, заявив:
— Я тоже станцую! — исчезает.
А через мгновение появляется с гитарным футляром. Моим гитарным футляром. Она ставит его передо мной и напоминает, прежде чем я успеваю раскрыть рот:
— Здесь только твои друзья. Что такого может случиться? Даже если ты где и лажанешься, мы все равно не заметим!
И мне нечего ей возразить! Она права. Вообще-то я толком и объяснить не могу, почему больше ни для кого не играю. После смерти Опоссума, кроме моей подруги да безмолвной природы в окрестностях трейлера, меня никто и не слышал — насколько мне это известно. Впрочем, Сантане и Томасу удалось ведь подкрасться… Но вроде больше никто не мог подслушать.
Я усаживаюсь поудобнее и открываю футляр. Нынче можно приобрести какую только душе угодно гитару — новые мастера создают невероятные по красоте звучания инструменты, — но мне ближе мой старенький «мартин». Я купил эту гитару на первый выплаченный мне авторский гонорар — да, даже тогда я не пренебрегал своими издательскими правами, и теперь именно эти авторские отчисления поддерживают проекты, которые ведем мы с Морагу.
Я беру гитару и проверяю строй, кожей ощущая, как все на меня смотрят. Я играл для заполненных стадионов, играл для небольших компаний, а мандраж пробивал всегда — это от количества слушателей не зависит. Тот самый момент, когда начинаешь песню и еще не знаешь, завоюешь свою публику или нет.
Всегда начинай с того, что знаешь назубок, наставлял меня двоюродный брат Стив перед первыми выступлениями нашей школьной группы. И потому я беру первые аккорды «Звезды падают».
Как-то утром, как раз когда мы практически закончили писать третий альбом, я просто проснулся с этой песней, звучавшей в моей голове. Она пришла ко мне целиком, от начала до конца. Я сочинил для нее текст и
Лия вскидывает голову, едва заслышав знакомое вступление, переложенное на гитару. Когда я приступаю к первому куплету, она закрывает глаза и с блаженной улыбкой начинает раскачиваться в такт. Отыграв «Звезды», я беру небольшую паузу, собираюсь с силами и отважно завожу танец с бубенцами кикими, с каждым ударом по струнам отбивая основанием ладони размеренный ритм композиции.
Сантана сбрасывает одеяло и вскакивает на ноги. Потом тянет Калико за руку, и вот уже они вдвоем отплясывают лишенную привычного речитатива версию древнего традиционного танца. Следом я исполняю еще несколько племенных танцев, затем — песню «Дизел Рэтс», после чего завершаю выступление инструментальным кавером моей самой любимой песни из когда-либо написанных — «Как прекрасен мир!» [51]
51
Получившая мировую известность в исполнении Луи Армстронга песня, написанная Бобом Тиэлом и Джорджем Вайсом.
Сантана и Калико восторженно хлопают и, шлепнувшись на землю, приваливаются друг к дружке с довольными физиономиями. Я убираю гитару в футляр.
— Ну ведь правда не сложно было, а? — спрашивает Калико.
Я качаю головой.
— Кажется, я понимаю, почему вы больше не играете на людях, — говорит Лия. — Достаточно пары тактов любой композиции — и вы сами себя сдадите.
— Только в резервации всем плевать, — возражает Рувим. — Да Стив может и в город отправиться, там тоже к музыкантам не приглядываются.
— Странно, что до сих пор никто не заметил… — продолжает Лия. — Конечно, вы старше, чем во времена расцвета группы, но выглядите просто превосходно. Очень узнаваемо. Кто-нибудь должен был смекнуть. И кстати, — добавляет она, — лично мне не верится, что какой-нибудь таблоид давным-давно не нанял бухгалтера-криминалиста, чтобы разнюхать, куда уходят ваши авторские гонорары и отчисления.
— Джексон все оставил Стиву, — объясняет Морагу. — Он был единственным живым родственником.
— Да, здесь все прошло гладко, — киваю я.
Ко мне подходит Рувим и хлопает по плечу:
— Классно сыграно, дружище.
Затем он, сама серьезность, обращается к Лие:
— Большинство из нас понятия не имеет, кто такой Джексон Коул. Мы знаем только Стива и хотим, чтобы так и оставалось.
Писательница смотрит на него, затем переводит взгляд на меня:
— Я уважаю ваше желание и ни в коем случае не стану всем вам перечить. Времена славы «Дизел Рэтс» давно в прошлом. У группы, конечно, есть преданные поклонники, причем их довольно много, но даже если я когда-нибудь и обращусь снова к музыкальной теме, прах безвременно ушедшего Джексона потревожен не будет.