Ветер в ивах
Шрифт:
– Оставь их, глупый ты осел! – закричал Крыс со дна лодки. – Ты не сможешь! Ты перевернешь нас!
Долго сдерживавший себя Крот, даже не оглянулся на него, откинул весла назад и глубоко вонзил их в воду. Затем он сделал мощное запомнившееся ему движение, но при этом легко рассек поверхность воды и, не удержавшись, очутился лежащим поверх распростертого Крыса. В крайней тревоге схватился он за борт лодки… и… Плюх!
Он прошел чуточку выше борта, а в следующий момент боролся уже с рекой.
До чего холодной была эта вода… и… до чего же мокрой! До чего противно запела она в его ушах, когда он стал опускаться ниже и ниже…! До чего ярким и приветливым казалось солнце, когда он поднимался к поверхности, всплывал
Поймав весло, Крыс протолкнул его под руку приятеля, потом сделал то же самое с другой стороны и, плывя сзади, как комок несчастья, погнал перед собой это жалкое обмякшее и беспомощное тельце.
Затем он вытер его досуха и, хорошенько отжав мокрую одежду, спокойно сказал:
– Теперь, дружище, побегайте по бечевнику так быстро, как сможете, пока окончательно не обсохнете и не согреетесь. А тем временем я нырну за корзиной.
Мрачный Крот, снаружи мокрый, а внутри пристыженный, не переча, послушался и добросовестно стал носиться вверх и вниз. Крыс между тем погрузился в воду, отыскал лодку, навел в ней порядок, пригнал к берегу и, наконец, благополучно нырнув за корзиной, вернулся на землю.
Когда все было улажено, и готовились тронуться дальше, поникший и удрученный Крот, заняв свое место на корме, тихим надтреснутым голосом произнес:
– Крысик, добрый вы мой друг! Я очень раскаиваюсь в своем неблагодарном, глупом поступке. Мое сердце до сих пор колотится при мысли о том, что мы могли бы потерять эту чудесную корзину. Я и в самом деле был полнейшим ослом. Не могли бы вы навсегда забыть о моем поступке и простить меня, чтобы все у нас было так, как прежде?
– Ничего не случилось, мой друг! – ободряюще отвечал Крыс. – Что для Водяного Крыса чуточку помокнуть? Я и так гораздо чаще, чем на суше, бываю в воде. Хватит думать об этом. Знаете, мне кажется, вам не мешало бы побывать у меня в гостях, пожить в моем доме. Конечно, дом у меня ничем не примечателен, совсем не похож на дом Жаба. Но вы это нисколечко не ощутите, я полагаю, что могу устроить вас в нем довольно сносно. Я научу вас плавать, и грести, и очень скоро вы станете таким же ловким на воде, как любой из наших жителей.
Крот был так тронут его сердечностью, что, лишившись голоса, даже не смог его поблагодарить. Опасливо покосившись на Крыса, он незаметно вытер слезу тыльной стороной лапы. Однако Крыс с мягким и доброжелательным выражением смотрел куда-то в сторону. И очень скоро присутствие духа снова вернулось к Кроту, и он даже почувствовал необходимость ответить должным образом парочке куропаток, которые хихикали над его небрежным внешним видом.
Когда они попали домой, Крыс в гостиной развел яркий огонь, усадил Крота в кресло напротив камина, принес ему теплый халат и комнатные туфли. А потом, вплоть до самого ужина, занимал его различными речными историями. Это были очень волнующие истории, происходившие, как правило, с животными, неприспособленными к воде, вроде Крота. Он рассказывал о плотинах, о неожиданных наводнениях, о прыгающей щуке и о пароходах, которые бросаются тяжелыми бутылками (по крайней мере бутылки бросались с них). Рассказывал о цаплях, и о том, как разборчивы были те в выборе собеседников… и так далее… вплоть до приключений у канализационных труб, ночном рыболовстве Выдра и об экскурсиях с Барсуком далеко в поле.
Ужин прошел довольно весело и оживленно, а вскоре после него засыпающего на ходу Крота любезный хозяин проводил в лучшую из своих спален, где тот спокойно положил голову на подушку, слушая, как вновь обретенный друг, Река, ласково плещется у подоконника.
Этот
II. Открытая дорога
– Крысик, – как-то солнечным летним утром неожиданно сказал Крот, – если это можно, то мне хотелось бы, попросить вас об одном одолжении.
Крыс сидел на берегу реки, напевая какие-то куплеты. Он был полностью ими поглощен, поскольку только что их сочинил и, вполне естественно, ему было не до Крота, ни до кого другого. Он успел поплавать в реке среди своих друзей-уток. И когда утки внезапно вставали на головы, как могут одни только утки, Крыс нырял и принимался щекотать им шеи как раз под подбородком, если у уток вообще есть подбородки. Он принуждал их всплывать на поверхность, брызгаться и шипеть, поскольку чувства в этих случаях словами не передаются. Растеряв терпение, утки стали умолять его отцепится от них и заняться собственными делами. И Крыс не стал им перечить. Он уселся на солнышке у реки и принялся сочинять о них песню, которую так и назвал:
– Я не знаю почему, но я все время думаю о вашей песенке, Крыс, – осторожно заметил Крот.
Сам по себе он не был поэтом и нисколечко этого не скрывал, поскольку был чистосердечной натурой.
– Дело здесь даже не в утках, – резко ответил ему Крыс. – Утки как бы только спрашивают, почему, мол, парням не позволительно делать то, к чему у них лежит душа, и тогда, когда она лежит у них именно к этому. Разве лучше, глазеть на них часами, просиживая, как некоторые, на берегу, делать им всякие замечания и даже сочинять о них стихи? Бессмыслица все это! Вот что говорят утки!
– Да, это так, так, – горячо поддержал его Крот.
– Нет это не так! – вскричал Крыс.
– Ну, значит, не так, – миролюбиво согласился Крот. – Я только хотел узнать у вас, не возьмете ли вы меня с собой, когда соберетесь навестить мистера Жаба? Я очень много о нем слышал и хотел бы с ним познакомиться.
– Почему бы нет? – отмахнувшись от поэтических дум, сразу успокоился Крыс. – Вытаскивайте лодку, и мы поплывем к нему прямо сейчас. Для того, чтобы навестить Жаба, не существует неподходящего времени. Утром ли, вечером ли – Жаб всегда одинаков. Всегда в хорошем настроении, всегда рад вас видеть, всегда сожалеет, когда уходите!