Ветер забытых дорог
Шрифт:
У утешительницы тоже сжалось сердце, но она знала, как легко унывает Итвара и как надолго впадает в тоску.
– Ничего, не расстраивайся, - заставила себя улыбнуться Эйонна.
– Если случится что-нибудь плохое, мы потерпим - и опять все станет хорошо.
Выдавая себя, Сполоха и Тьора за небожителей, Гвендис придумала историю о том, как они жили в тайном поселении среди могучих человеческих городов, одичали и утратили чистоту древнего языка. Поселение было обнесено частоколом и стояло на чистой земле - как раз над спрятанным в недрах драгоценным «сердцем
Дайк явился в поселок в сиянии, рассказал об изначальной Сатре и заново научил их языку небожителей. «Вот почему наши имена вам кажутся странными, например, меня зовут Гвендис, - говорила девушка.
– Мы пошли с нашим тиресом по земле Обитаемого мира, но он не утратил сияния, и мы рядом с ним не осквернились».
– Почему же ты не сказал сразу, что пришел не один?
– спросил Дайка Тесайя.
– Из предосторожности, - ответил тот.
– Я не знал, как вы живете в вашем царстве и как вы примете нас.
Другие тиресы были недовольны, что Сияющий все это время гостил во дворце Тесайи Милосердного. Они боялись, что Тесайя сговорится с ним и воспользуется его способностью сиять для упрочения собственного влияния в Сатре. Они потребовали, чтобы гости поселились отдельно, и обещали прислать им пищу и нужные вещи. Пустующий дом на площади стал приютом для Дайка и его спутников - живописные и холодные развалины.
Дайк и Гвендис печально улыбнулись друг другу. Это надо же было идти на край света, чтобы только убедиться, что никто здесь Дайка не ждет!
Они начали обустраиваться на новом месте. Сполох не унывал.
– Все равно надо же где-нибудь зимовать, - сказал он Тьору.
– Вернуться назад до зимы уже не поспеем.
Тьор согласился. Великана не тянуло назад в Хейфьолле. Чем дальше от Льоды, тем ему было легче, хотя в этом странном поселении, куда они пришли, ему чудилось что-то бесконечно чуждое укладу великанов с хребта Альтстриккен.
Тьор задумался - что? И понял, что нигде не видит мудрых женщин, шаманок и вождей, которые велели бы здешнему народу убрать старые камни, расчистить место и построить новые дома для их детей.
Тирес Одаса, закутанный в длинный широкий плащ, зашел к Дайку в первые же дни, когда тот поселился в своем новом доме. На седеющих пышных волосах Одасы, мокрых от дождя, сверкал простой серебряный обруч. Спутники Дайка ни в чем не нуждались - тиресы гостеприимно посылали им корзины с хлебом, мясом и овощами и вино. Как только пришел Одаса, Гвендис подала гостю угощение. Она разглядела, что тирес выглядит усталым и нездоровым, глаза кажутся тусклыми, углы рта опущены. Одаса пил вино, но не начинал говорить, пока Гвендис не догадалась выйти из покоя. Она поняла, что Одаса Мудрый желает беседовать только с Сияющим.
Одаса вздохнул.
– Не знаю, откуда ты пришел, Дэва, и с какой вестью, - начал он, подавшись вперед и удерживая глазами взгляд Дайка. Его голос звучал то низко и торжественно, то срывался на высокие ноты.
– Но я думаю, тебе тяжело видеть, в каком упадке Сатра. Мне самому уже много лет больно на это смотреть. Какое проклятие - родиться
«Хорошо, что он понимает, что это упадок», - подумал Дайк.
– У небожителей не стало чести, разума, доблести, - размеренно и печально говорил Одаса.- Никому нельзя доверять, никто не встанет рядом в решительный час, ни в ком нельзя обрести верного союзника. Здесь ты не найдешь ни настоящего друга, ни настоящего врага, - жалкие, мелочные души. Ты думаешь, в Сатре все так озабочены истиной?
– Одаса горько усмехнулся.
– Каждый слушает только самого себя, поступает, как ему кажется правильным, никому не нужен мудрый совет. Я уже много лет несу это наказание - живу среди них. Я все вижу, но молчу - бесполезно говорить…
Дайк ждал, что Одаса, наконец, скажет, в чем же именно бесчестие небожителей и что же именно он видит. Но тот все бормотал и бормотал - о своем одиночестве, о том, что нет плеча, на которое можно опереться, нет смелого соратника, с которым можно противостать злу, да и противника достойного нет, и от этого жизнь кажется пустой и бессмысленной.
– В чем же то зло, которое тебя огорчает, тирес Одаса?
– наконец прервал его Дайк.
– Ты знаешь, как его исправить?
– А разве ты, Сияющий, сам не понимаешь?
– возмутился Одаса.
– Они не хотят слушать правды, правда для них слишком неприятна. Они боятся ее! Да и нет того, кто высказал бы им ее в лицо.
– Здесь убивают, - осторожно начал Дайк.
– Ты имеешь в виду это зло? Мне рассказывали, что убили парня по имени Грона… (Он слышал эту историю от Гвендис).
Одаса задумался, вспоминая - откинул голову назад, прислоняясь к стене, брови его поползли вверх, а взгляд стал отсутствующим. Потом он медленно кивнул.
– Да, что-то такое случилось год назад… А при чем тут Грона?
– тирес поморщился, потер лоб, словно у него болела голова.
– Суета, крики, споры из-за того, выполоть или не выполоть какие-то заросли. Разве в зарослях дело? В душах у небожителей - заросли, разрушение и тьма, - махнул рукой Одаса.
– Вот с чем надо было бы разбираться, и разбирались бы, живи мы в лучшие времена.
– Так что же с Гроной?
– поспешил спросить Дайк, опасаясь, что Одаса снова уклонится в сторону.
Тирес пожал плечами, повертел на пальце серебряный перстень.
– Не вникал в это дело. Я не знаю всех обстоятельств. Не знаю, кто там больше неправ - Грона или те, кто его убили… Постоянно какие-то дрязги. По-твоему, Дэва, самое ужасное, что может произойти - уничтожение небожителя? Я согласен, это плохо, но для меня есть вещи, которые более важны, чем уничтожение того или иного числа небожителей или даже всей Сатры. Это святыни и вера. Жизнь небожителей менее важна для меня. Разве об этом надо говорить, когда вокруг столько лжи, коварства, неверности, мелочности? Я, насколько мне открыта истина, вообще не понимаю, как мы могли дожить до таких времен. Боюсь, что Жертва не придет ни в этом, ни в следующем поколении, а ведь становится все хуже.