Ветка Палестины
Шрифт:
атака? Да, не понимаю. Возьмите в торпедную атаку - пойму.
Притихла землянка. Свесившись с нар, в коридорчик выглянули любопытные. В торпедную атаку? По своей воле...
Парнишка в летном комбинезоне, снятом до пояса, сказал недоверчиво:
– Да я что... Командир эскадрильи разрешит -летите, пожалуйста. Он на старте сейчас.
Я завертел ручку полевого телефона.
– - Старт! Дайте командира эскадрильи...-- Я назвал его имя. Это было имя одного из
самых храбрых людей
Командира подозвали. Узнав, в чем дело, он прокричал напряженным, застуженным голосом, что лететь мне никак нельзя.
– . . .Ты в состав экипажа не входишь. Так? А если ты не вернешься, по какой графе я тебя проведу. . .
– - Закашлялся, ругнулся:
Командир полка разрешит - увезу хоть к черту на рога.
Сыромятникова (он тогда еще был жив) я не застал. Помощник Сыромятникова буркнул что-то невнятное, я понял, что пойти в
атаку можно, но... с разрешения командира дивизии.
Летчики, узнав об ответе, засмеялись, кто-то в глубине землянки сказал примиренно: -Ладно, бросай, не достучишься...
Я закрутил ручку телефона уже нервно. С командиром дивизии генералом Кидалинским разговаривать непросто. Я попал в
веселую минуту.
– ...Хэ-хэ-хэ!..- Он смеялся в трубку сипловато-рычащим смехом, от которого у меня по спине побежали мурашки.- Тебя что, гонит
кто? А нет -сиди в своей газетке и газеткой накройся... А то пропадешь не за понюшку табаку. Схарчат!
Я судорожно глотнул слюну, объясняя, что печать летчики не ставят ни в грош, а это непорядок.
В ответ новый взрыв хохота. "Спиртику он принял, что ли?"
– - Свирский, я люблю летающих евреев. У меня к ним слабость. Но позволить тебе не могу...
Я почувствовал, во мне что-то подымается.
– У вас, товарищ комдив, план по летающим..
– я заглотнул слово "евреев" (комдива
ведь летчики не слышат),- план по летающим... выполнен?
Кидалинский перестал смеяться, может быть, уловил изменившийся тон. Сказал добродушно, устало:
– Свирский, да лети хоть к Нептуну в зубы. Умирать процентной нормы нет... Командующий ВВС разрешит, и с богом!
Узнав, что сказал Кидалинский, летчики повскакивали с нар, подошли ко мне вперевалочку, по-медвежьи топая унтами. Заговорили
в один голос: "Брось ты это дело!..", "Видим, по-честному хотел! ", "У начальства шкура как барабан. Все отскакивает...", "Ладно,
прилетим, расскажем. Как на духу".
Я молчал, сжимая кулаки.
К командующему обращаться не мог. Не по чину. Да и не соединят. Мелькнуло вдруг: "А если к зам. командующего ВВС по
политчасти?"
Вчера ночью я бегал к нему домой с газетным оттиском.
Была не была.
До губы Грязной дозвониться было трудно. Попробуй пробейся через ворох коммутаторов. То один занят, то другой... Наконец в
трубке засвистело, заиграл струнный оркестр, и вдруг прозвучало басовито и нетерпеливо:
– Ну?!
Я принялся объяснять, сбиваясь и начиная снова. Меня перебили строго:
– Добро!
Я положил трубку на деревянный короб, оглянулся, чтоб вскричать: "Разрешили! Разрешили!" - и обмер. В землянке ни души.
Оказывается, я с таким напряженным вниманием разговаривал с высоким начальством, что не заметил, как вбежавший
дневальный крикнул: "По машинам!" -- и летчики, шмякая унтами по хлюпавшему полу, выскочили из землянки...
Я вылетел наверх, едва не сбив дневального. Сыромятников, судя по всему, был в самолетном ящике. Этот дощатый, покрытый
толем ящик из-под английского "харрикейна", превращенный наземный КП, чернел на другом конце аэродрома. Из ящика струился
дымок -- подтапливали, значит. Листовками. Дымок белый, почти бесцветный.
На стоянках заводили моторы. "Палки" вертелись все быстрее, наполняя узкое, зажатое сопками летное поле саднящим гулом.
Вот опять сбавили обороты. Летчики, как утята в разбитых яйцах,. вертели желтыми, в щлемофонах, головами. Ждали ракеты на
вылет.
"Опоздаю?" - мелькнуло испуганно, и я кинулся со всех ног к самолетному ящику.
Дощатая дверца его приоткрыта. Остановился, чтобы перевести дух, и вдруг услышал из дымной глуби КП голос начальника
штаба. Горестный тихий голос, не голос -- вздох: -- Хорошо бы половина вернулась...
Я почувствовал: не могу двинуться. Словно на мне оказались водолазные, из металла, ботинки, а землю намагнитили. Подошвы
как приклеенные.
Пытаюсь оторвать ноги от земли -- не могу. Дергаюсь вперед всем телом " ни с места...
Из дверей выглянул полковник Сыромятников:
– Свирский? Что ж ты?' Оперативный звонил мне... Давай!.. На тройку.
Меня как пришпорили. До стоянки мчался вскачь. Жестами показал молоденькому летчику, сидевшему в кабине в своих
марсианских очках, что меня направили к нему. Тот сбавил обороты, перестало сеять в глаза каменистой пылью.
Нижний стрелок выпрыгнул из кабины без дискуссий. Торопливо отдал свою полинялую капку - спасательный жилет. Парашют был
подогнан, наверное, на Гулливера, болтался на груди, как сума. Я попытался укоротить лямки, опасливо глядя на торпеду с