Ветры Катраза (Ричард Блейд, Странствие 6)

Лэрд Дж.

Через пару минут торжествующий рев потряс корабль - добыча всплыла в сотне ярдов и, видимо, находилась при последнем издыхании. Осторожно лавируя между равнодушными гигантами, черное судно приблизилось к киту, и второй снаряд из стреломета прикончил его.

Следующие сутки запомнились Блейду как непрерывный кровавый кошмар. Подтянув кита к борту, хадры спрыгнули ему на спину и начали разделывать прямо в воде. Они прорубали топорами толстую шкуру; тяжелыми, окованными железом колотушками сокрушали хрящи; резали мясо и жир, набивая спущенные сверху бадьи белыми пластами. Храпун собирался послать на эту работу и Блейда, но тот решительно отказался; он не мог терзать плоть еще недавно живого существа. Презрительно взглянув на "двурукое хрыло", боцман огрел его пару раз плетью и приставил резать

жир, который сразу же перетапливался в котлах. Изнемогая от отвращения, Блейд, подхлестываемый линьком, рубил и резал плотные тяжелые полосы восемь часов подряд, пока их группу не сменила очередная вахта. В этот день он не мог есть и, вымывшись, завалился в койку, терзаемый раскаянием. Но что он мог сделать? Этот клан хадров верил в Великого Зеленого Кита, и не стоило даже пытаться обратить их души к дзен-буддизму.

К тому же, став буддистами, они несомненно вымерли бы. Хадры вылавливали и ели все, что водилось в океане, но на одних водорослях больше месяца им было не протянуть.

ГЛАВА 4

Тянулось время. Пели, звенели, завывали ветры над безбрежным океаном Катраза, покачивалось черное судно, то плавно скользя по зеленоватой морской глади, то кланяясь пенным штормовым валам; вздымались на мачтах тугие паруса, взлетали на реи дозорные, гудели горны боцманов, команда исправно несла службу, подкрепляясь трижды а день, и потому гальюны не иссякали. Удалось добыть еще одного кита, и дважды с корабля спускали шлюпки с гарпунерами, которые били крупных, похожих на дельфинов животных.

Эта добыча особо ценилась из-за нежного жира, но в первый раз хадрам пришлось выдержать целое сражение с парой гигантских серо-стальных акул, которые тоже претендовали на лакомое блюдо. Разумеется, Блейд называл этих чудовищных тварей "акулами" исходя из земных аналогий; они имели сорок футов в длину и их пасти были в три ряда усажены десятидюймовыми зубами. Акулы оказались необычайно подвижными, и большие стрелометы не могли поразить такие юркие мишени; пока гарпунеры расправились с ними, чудища успели искрошить одну лодку. К счастью, ее экипаж не пострадал - хадры плавали, как рыбы.

Прошло две недели. Если не считать особых случаев - охоты и последующей кровавой разделки добычи, причинявшей Блейду неимоверные моральные страдания, - жизнь на судне тянулась с монотонной медлительностью. Катразские сутки были немного меньше земных, и каждая из трех вахт, которую ежедневно выстаивали почти все члены экипажа, составляла семь с половиной часов. Остальное время хадры ели, спали и развлекались. Как заметил Блейд, на сон они тратили на удивление мало времени - три-четыре часа, не больше. Храпун, боцман с бакенбардами до плеч, словно и не спал вовсе, видно, учить уму-разуму двурукого Носача нравилось ему куда больше, чем валяться в койке. Блейд страдал и терпел. "Calamitas virtutis occasio""Бедствие - пробный камень доблести"; Сенека, "О провидении".

К своему прозвищу он уже привык. Теперь он понимал, что его новое имя не носило ни уничижительного, ни, тем более, презрительного оттенка - в отличие от ударов плети Храпуна. Оно всего лишь являлось словом, сочетанием звуков, обозначавшим одного из сотен индивидуумов на борту черного судна. Предводителя клана Зеленого Кита звали Рыжим - по цвету шкуры; еще кто-то из властьимущих мог быть Коротышкой, Соплей или Свистуном, а чистильщик гальюнов, находящийся на самом дне корабельной иерархии, - Кремнем, Акулой или Могучим (разумеется, при надлежащей ловкости и крепости мышц)

У хадров не существовало также и терминов, вроде "сэр", "мистер" или "господин", подчеркивающих уважительное отношение к вышестоящим. Хотя они понимали слово "господин"; но никогда не использовали его при обращении друг к другу; "господа" были только на берегу, среди двуруких хрылов - еще один повод для насмешливо-настороженного отношения к обитателям суши.

Однако ни в коем случае не стоило считать, что, концепции власти, уважения и подчинения неизвестны хадрам. Клан, составляющий экипаж судна, спаивала железная дисциплина, и члены его умели соблюдать субординацию. Хотя всех звали по именам (исключение составлял Рыжий, к которому обычно обращались "Хозяин"),

почтительность выражалась жестами и тоном говорящего. Блейд вскоре ощутил это. В первые дни он был просто "носачом", двуруким нахлебником, которого подобрали из милости; когда же его физическая сила и ловкость в обращении с навозной лопатой получили признание, он превратился в "Носача" с большой буквы. Впрочем, в его новом имени присутствовал всего лишь один заглавный знак, что подчеркивалось повышением интонации в начале слова. Если же речь шла о Рыжем, главе рода, то его кличка состояла сплошь из больших букв - да еще с пробелами между ними. "РЫЖИЙ" - только так, и не иначе.

Черпая сведения из своих новых познаний в древних языках и филологии, Блейд часто размышлял по поводу имен, пытаясь уловить тонкое различие между ними и прозвищами. Сначала ему казалось, что принципиальной разницы вообще не существует - ведь все так называемые "христианские" имена когда-то несли смысловое значение. Скажем, Майкл означало на древнееврейском "Подобный Богу". Питер - "Скала" или "Камень" на греческом, а, к примеру, Маргарет "Жемчужина" на латыни. Его собственное имя, Ричард, происходило от двух древнегерманских корней: "richi" - "Могущественный государь", и "hart" "Сильный" или "Смелый"; Пожалуй, рассуждал он, если пытаться передать его имя одним словом, то лучше всего подошло бы "Властитель", ибо только сильный, смелый и могущественный вождь является истинным властителем - и над судьбами людскими, и над обстоятельствами. Что ж, один раз он уже был властителем целой страны - в древнем Тарне, завоеванном и сбереженном силой его рук ума... В Тарне, сокрытом в неведомых далях пространства и времени, где сейчас, возможно, правят его потомки...

Стараясь отвлечься от этих грустных воспоминаний, он думал о том, что греческие, иудейские и латинские имена были привнесены в разноязыкие толпы аборигенов и завоевателей Британских островов во времена римского господства. Слова, пришедшие из чужого языка, быстро теряли первоначальный смысл, превращаясь в замкнутую группу, строго определенную лингвистическую категорию, используемую лишь с одной целью - именования людей.

Да, настоящие имена, освященные древностью и традицией, всегда были оторваны от прежнего смысла передававших их звукосочетаний и письменных символов. Но даже в те давние времена, когда имя являлось еще и живым, используемым в повседневной речи словом, оно несло совсем иное значение, чем кличка. Возлюбленный Богом, Владетель Мира. Святой Воин, Сын Господа, Дар Аллаха... Могущественный Повелитель, наконец... Но никак не Кривой, не Пузо, не Хрящ и не Простак! В этом смысле хадры носили скорее прозвища, чем настоящие имена, получая их тогда, когда становилась явной некая характерная черта внешности или нрава. Любопытно, размышлял Блейд, сколько Косых, Хромых, Мохнатых, Пегих и Рыжих носится по океану под свист катразских ветров? Сколько Горлодеров, Уключин, Храпунов, Яликов, Жердей и Зубастых? Сколько Носачей?

Он ухмыльнулся, потерев переносицу. Носачей наверняка было немного носы хадров походили на сплюснутые поросячьи пятачки или небольшие репки, торчащие среди волосяных джунглей. Навряд ли ему удастся разыскать тезку на каком-нибудь корабле...

Хриплый рев боцманского горна, объявлявшего начало вахты, вырвал его из тихого мирка лингвистических исследований. Вместе с Пегим и Косым разведчик отправился в кормовое отделение трюма, к нужникам, заработав попутно пару плетей от Храпуна - для вящей бодрости. Незабвенная лопата и бадьи уже ждали его, словно два благоухающих символа послушничества.

– Вы, сопляки, будете таскать, я - грузить, - распорядился Пегий, старший по команде.

– С чего бы?
– возразил Косой, уставившись одним глазом на тяжеленные бадьи, другим - на лопату.
– Я таскал прошлый раз!

– Молчи, дерьмодав!
– рявкнул Пегий.
– Таскал, таскаешь и будешь таскать! Инструмент - он правильного обращения требует. А у тебя буркалы разбегаются, не можешь лопату до бадьи донести!

– Да я...

– Не спорь, друг мой, - произнес Блейд и, покопавшись в бездонных закромах своей памяти, добавил.
– Labor est etiam ipse voluptas.