Ветувьяр
Шрифт:
— Тогда начинай, — Махнул монашку камарил, отбросив все сомнения.
— Я бы советовал вам лечь, — Заметил тот, — Так как после перехода ваше тело потеряет сознание.
Ланфорд молча выполнил приказание, растянувшись на своей скамейке. Монах навис над ним, зачем-то поднял руки вверх, сложив их в молитвенном жесте, и напевно затянул то ли молитву, то ли заклинание.
Камарил не хотел возвращаться в тот проклятый день, когда он угробил своих лучших людей, но теперь чертов древнекирацийский язык ассоциировался у него только с той лесной опушкой, пасмурным небом и ничем не примечательным
Так он понял, что душа его уже успела покинуть тело. Но тогда почему он до сих пор слышит этот голос?
Глаза все еще не открывались, но голос начал постепенно стихать — так, если бы монах медленно отдалялся от Ланфорда, пока не ушел бы окончательно. И вместе с тем начали возвращаться чувства, но совершенно иные — теперь вместо боли камарил ощущал холод, вместо скамьи — что-то ровное и твердое, словно каменное. Было холодно и жестко. Больше ничего.
А потом голос стих, словно растворившись в воздухе, и Ланфорд, все это время тщетно пытавшийся разлепить веки, распахнул глаза.
Над ним склонялось знакомое старческое лицо. Шатер, как и монах с Биркиттом, исчез, а на его место пришел огромный зал с высоким серым потолком. Где-то с секунду лицо Нэриуса над ним просто довольно улыбалось, а потом изрекло:
— Ну вот ты и здесь, сын мой! Я знал, что боги дадут Биркитту сделать правильный выбор.
*
Не прошло и пары минут, как она отослала прочь всех, кто был в зале, кроме одного наемника, что застыл в углу темной тенью, больше похожей на статую.
Все это казалось Тейвону каким-то наваждением, галлюцинацией — его разум пребывал в полнейшем смятении. Ингерда никак не могла остаться в живых после покушения.
Но вот она — целая и невредимая, даже, кажется, еще более прекрасная, чем раньше.
Ее убийство с самого начала казалось ему каким-то загадочным. Выходит, монахи ошиблись? Но что же Мерелинда? Уж она-то точно могла узнать наверняка, жива ли ее ветувьяр.
Облаченная в длинное черное платье с широкими рукавами и обнаженными плечами, Ингерда спускалась к нему со своего помоста. Тейвон хотел бы двинуться ей навстречу, но ноги его словно приросли к каменному полу, а в груди билось какое-то странное предчувствие.
Никогда раньше он не ощущал рядом с Ингердой опасности, но сейчас все изменилось. Даже оставшись наедине с Лукеллесом Тейвон бы чувствовал себя уютнее.
Наверное, именно из-за этого чувства опасности красота Ингерды стала казаться еще ярче, острее. Белая кожа, черные волосы, сияющие глаза на слегка надменном лице — Тейвон позабыл бы обо всем на свете, глядя на нее, если бы девушка не заговорила:
— Ты стал плохо скрывать свои чувства, любовь моя.
Тейвон словно вышел из оцепенения. Дрожащей от волнения рукой он тронул кольца на пальцах:
— Мы считали тебя мертвой.
Она
— Неплохо я придумала, верно? Даже Мерелинда, кажется, сносно справилась со своей ролью…
— О чем ты говоришь? — Опешил Тейвон, — Я не понимаю…
— Давай-ка считать, — Ингерда наивно, словно девочка, похлопала ресницами, — Это первая причина.
— Что? Какая причина?
— Первая причина, почему ты не должен быть королем. Ты до ужаса непонятлив, — Хихикнула она.
На Тейвона словно вылили ведро ледяной воды. От осознания едва не подкосились ноги, но он все же нашел в себе силы сказать:
— Это все ты? Это ты устроила мятеж?
— Я, — С довольным видом кивнула Ингерда.
— Но зачем..? Неужели тебе так хочется власти? — Тейвон слушал свой голос и понимал, что он теряет самообладание. Сейчас она все выложит ему, все до мельчайшей детали! А потом…
— Я всегда хотела быть королевой, — Ингерда принялась вальяжно прохаживаться из стороны в сторону, — Большую часть времени даже твоей королевой. А потом поняла, что ты королем быть не заслуживаешь.
Неужели все это было сделано только из-за того, что Ингерда вдруг его возненавидела!? Это не укладывалось у Тейвона в голове. Это не могло быть правдой.
— А кто же тогда заслуживает? Лукеллес? — С горькой усмешкой поинтересовался он.
— Ты разве еще не понял? Торгаш просто держит для меня трон, пока я не сделаю то, что планировала.
— И что же ты сделаешь? Убьешь остальных ветувьяров, чтобы остаться единственной на свете?
— Ты дурак, Тейвон, — Хмыкнула Ингерда, — Такой же дурак, как Этида. Она могла просить у богов гораздо большего, но попросила лишь это, — Она обвела рукой их обоих, — Лишь эти жалкие две жизни.
— Ты не знаешь, с чем связываешься… — Тейвон понял, что Ингерда говорит о древнекирацийской магии, по преданию принадлежащей тем самым богам, что даровали Этиде способности ветувьяра.
— А ты — тем более. Тебя ведь никогда не интересовало что-то новое, неизведанное. Ты боялся каждого шороха. И я воплотила твой ночной кошмар в жизнь. Ты трус, и это вторая причина, почему я решилась забрать у тебя трон.
— Так значит, твоя смерть…
— Была нужна для отвода глаз. Поначалу я считала ее не самой удачной идеей, но вы со своей сестрицей и ее псом-графом так охотно взяли этот след, что у меня появилось необходимое время. Потом удача улыбнулась мне еще больше, когда на севере замаячили гвойнцы, и тебе пришлось вернуть Флетчера, которому до меня не было никакого дела.
— Все равно это невозможно было подготовить за такой короткий срок. Ты врешь, — Тейвон все еще пытался убедить самого себя, что этот разговор — страшный сон, вымысел его больного воображения.
— Здесь ты прав, я бы не справилась без Лукеллеса. Я лишь ускорила то, что он и так собирался сделать.
— Он сотрудничал с Зиеконом, — Зачем-то, словно желая услышать подтверждение от Ингерды, выпалил Тейвон.
— Сотрудничал. Потому что империя знает, что сильного врага можно не побеждать в лоб, а уничтожить изнутри. Правда, Лукеллес каким-то образом собирался обмануть императора, но я не думаю, что это бы закончилось для него хорошо.