Ветви Ихуа

Соловьев Александр Павлович

За ним вошло несколько парней и девчонок. Локков оттеснил Верника с Гудастовым и подступил к Зуброву.

— О-ба-на! — воскликнул он. — Какой макияж!

Все дружно рассмеялись, даже Рене, и та не выдержала и прыснула.

— Лучше уйди, Локков, — хрипло сказал Зубров. — Я не собираюсь тебя… с тобой… — Он не находил слов.

— Что вы сказали, Орест Крофович? — Локков повернулся к Зуброву ухом. — Не слышу, повторите, пожалуйста.

— Не лезь не в свое дело! — прорычал Зубров. — Уйди… по-хорошему… я с тобой не собираюсь…

— Не в себе вы

нынче, — заключил Локков. — Видать, нервишки расшалились.

— Смотри, Ард, он Рене порезал, — сказал Гудастов, — а потом Вернику вмазал.

— Скотина! — процедил, поднимаясь, Верник. — Прям под дых впаял.

— Вот те на! — Локков присвистнул. — Как такое могло случиться, Орест Крофович? Что за средневековые методы? Вы уж не обижайтесь, но я как староста класса должен разобраться и принять меры. Ого, кровь! А вот это уже в самом деле серьезно. Похоже, будем отвечать по всей строгости… Ну что, дорогой вы наш учитель, пока вас в милицию не забрали, не хотите облегчить себе наказание? Надо бы прощения попросить.

— Я не хотел, — пробормотал Зубров.

— Ну нет, Орест Крофович, вы меня совсем разочаровываете. Кто же так прощение просит? Неискренне как-то. Встали бы на колени для приличия…

Тут Верник, раздвинул стоявших впереди и запальчиво выкрикнул:

— Пускай еще раз попробует!

Зубров машинально замахнулся. Его трясло.

— Ну! — сказал Верник, дергая глазом.

На Зуброва нашло странное ощущение гиперреальности. Лицо Верника на миг показались ему какой-то бессмысленной намалеванной рожей, которую в эту минуту кто-то для чего-то удерживает перед ним. Все остальные были тоже не вполне реальны и как бы только для фона. Зубров встряхнулся и обвел их взглядом: нет, они таки были реальны, они смотрели с напряженным ожиданием, им всем до ужаса не терпелось узнать, как он себя поведет.

— Вон отсюда, — прохрипел он. Тело его начинало угрожающе цепенеть. — Проваливайте!

— Нет уж, — процедил Локков, и по его непоколебимому виду стало понятно, что так просто он не отвяжется. — Послушайте, я вам реально предлагаю нормальный способ все это замять. Может быть, мы даже совсем забудем этот инциент и не станем никого вызывать. Вы же не глупый человек, зачем вам из-за такой чепухи садиться в тюрьму? От вас требуется встать на колени и извиниться. И тогда милиции не будет. Обещаю.

Зубров ударил его, но все же успел умерить силу за долю секунды до того, как кулак ткнулся в узкий подбородок подростка. Локков взлетел в воздух легко, как пушинка, — он описал дугу и, развернувшись в воздухе, шлепнулся животом на пол.

Девочки завизжали и кинулись к двери. Началась давка.

Зубров несколько мгновений смотрел на неподвижно лежавшего Локкова, а затем выругался:

— Черт!

На него навалилось понимание того, что только что случилось. Он схватил себя за кулак, осмотрелся. Верник с Гудастовым пятились. Контиков присел над Локковым, попробовал перевернуть его на спину.

— Стой! — крикнул Зубров. — Нельзя! Может быть сломан позвоночник! Надо срочно в скорую звонить…

Он

окинул взглядом оставшихся. Кого бы из них в учительскую отослать? Нет, лучше он сам…

— Псих… — ошеломленно пробормотал Верник. — Не выпускайте его…

— Строим баррикаду! — крикнул кто-то.

Все, кто был в классе, бросились сдвигать парты.

— Арда оттащите! — попросила Лина. — Кто-нибудь, сбегайте за медсестрой.

Она склонилась над Локковым, хотела развернуть, но, видимо, вспомнила слова учителя и остановилась. На светлом замшевом пиджаке Локкова остались следы ее крови.

Зубров одним движением отодвинул парту, преграждавшую путь, присел рядом с Локковым. Первое, что пришло на ум — проверить пульс. Он протянул руку, но в это время парень шевельнулся и начал подниматься. Повернув голову, он что-то пробормотал. Шатаясь, прополз на четвереньках около метра и снова повалился. Контиков снова кинулся к нему и помог сесть. Локков вяло оттолкнул его и стал нескладными, паралитическими движениями ощупывать лицо, бормоча что-то вроде «закопают тебя, урод хренов».

Зубров прошел мимо и свернул к выходу. Больше никто не пытался перегородить ему дорогу.

5

Он стоял у окна в учительской, когда во двор въехал милицейский УАЗик.

Зубров посмотрел на электронные часы. Может, пока не поздно, спрятать их под шкаф? Ведь придется же объяснять следователям, где раздобыл.

Он вспомнил о ноже. В квартире наверняка обыск устроят. Если бы нож в кухонном столе или кладовке лежал, еще куда ни шло, но он завернут в обрывок газеты и спрятан в духовке — готовая улика. Что сделано в неосознанном страхе, выльется в очередную беду.

А вообще черт с ними, с часами, пускай остаются. Проще рассказать все, как было. Никто ему, конечно, не поверит, но это не его проблемы. Головы кое-кому поломать придется. Ну и пускай ломают, авось, докумекаются, откуда все это взялось, — тогда и он тоже узнает.

Зубров отошел от окна и повалился на диван, — тот отозвался унылым скрипом.

Черт возьми, как же это могло произойти?

Ему запомнилось необычное ощущение — оно пришло за секунду до того, как он ударил: внезапно страх уступил место гневу, это было как вспышка света в темноте. В этот миг он мог выбирать. И он свой выбор сделал. И что с того, что это стоило ему спокойного будущего и свободы? Назад время не воротишь, жизнь совершила вираж, и теперь все будет по-другому.

Из-за предусмотрительно запертой Табитой Цвяк двери послышались шаги: по коридору шли несколько человек. Судя по тяжелому топоту, мужчины — строгие, уверенные, неумолимые. Безусловно, они вооружены. Попробуй оказать сопротивление или бежать — и они застрелят на месте, прямо здесь, в школе. Нет, он пришел сюда добровольно, чтобы сдаться, они наденут на него наручники и поведут по коридору, а затем через школьный двор.

Шаги были все ближе, и Зубров подумал, что возможность выбора все еще есть. Он задрожал и, поднявшись с дивана, задыхаясь, пошел к окну.