Вейн
Шрифт:
– Убьют, хоть за дело. Алекс, мы – заложники. Завтра состав поближе к городу взорвут, и все. Нас расстреляют просто по списку. Не хочу!
Прощаясь, Грин задержал Талкину ладонь в руке.
– Будь осторожна.
После кружили по улицам – от площади к комендатуре и обратно. Погода менялась: редкие утренние облака расползлись, Верхнелучевск заливало жаром. Юрка угрюмо молчал, Грин оставался деловит и сосредоточен.
– Не понимаю, – не выдержал Юрка, когда солнце уже висело в зените. – Я из проекции за несколько километров к узлу вышел, а тут мы каждую дыру обнюхиваем.
– Устал? –
Отполированная штанами доска лежала на чурбачках, упираясь длинной стороной в глухую стену. На доске кто-то вырезал «С+Л» и кривое сердце, пробитое стрелой. В узком промежутке между домами виднелась улица, по которой должен был проехать грузовик.
Грин вытащил из кармана бумажный пакет. В нем оказалось сало, переложенное кусками хлеба.
– Ешь.
Юрка жевал, не чувствуя вкуса.
– Высокая узелковая плотность – та еще аномалия. Выйти к ней легко, а вот найти конкретный узел намного сложнее. Сбивает, микширует. Чем, кстати, опытные вейны и пользуются, когда пути отхода готовят. Вон, в Бреславле, думаешь, хоть кто-нибудь знает все узлы? Могу поспорить, что нет.
Юрка облизал пальцы, и Грин подпихнул ему бутерброд из своей половины.
– Не надо. Что я, маленький, меня подкармливать?
– Ты – растущий организм.
Юрка дернул плечом и отвернулся. Раздвинул ветки, чтобы лучше просматривалась дорога. Пора бы уж.
– Может, тут вообще узла нет.
– Должен быть, – возразил Грин. – Два – слишком мало для таких показателей.
Прогромыхала по булыжной мостовой тачка, вихляя на одном колесе. Девчонка – Талкина ровесница – с трудом удерживала ручки.
Прошли полицаи; они громко матерились, поминая начальство. Где-то хлопнуло, закрываясь, окно.
– Едут, – Грин услышал первым.
В кузове покачивались охранники. Егора не было видно.
«Сегодня – не повесят», – напомнил себе Юрка. Уперся локтями в колени, с силой переплел пальцы и приготовился ждать.
– Судя по словам Талины, они не уверены, что мальчишка – сын подполковника, – сказал Грин. – Так, вписался идеально в провокацию. Или подтолкнул к мысли о ней. В любом случае, пытать его нет смысла.
– Успокаиваете? – огрызнулся Юрка.
Вейн подергал себя за нос и признался:
– Да. А что, не надо?
Юрка не ответил.
Грузовик, наверное, уже добрался до площади. Егора заставили взобраться на шаткий табурет и сунули в петлю. Юрка сглотнул, тронул себя за шею. Часы на запястье вейна отмеряли: вот офицер зачитывает речь, и надрывается переводчик. Вот закончили и Егору разрешили спуститься. Подалась толпа, пропуская машину.
Возвращаются.
Бензиновая вонь накрыла кусты. Грузовичок ревел, взбираясь на горку.
– Пошли, – Грин поднялся.
Они прочесали все окрестные дворы, дальше и дальше уходя от дороги. Пахло чем угодно: акацией, жареной картошкой, дымом, маслом, потом, собачьей шерстью, ваксой, нагревшимся на солнце толем, котлетами, нафталином, табаком – но не тем! Узла не было.
К вечеру небо снова затянуло облаками. Ветер мел на тротуарах пыль, собирал окурки. Юрка ежился в футболке с короткими рукавами. Бирка
– Ничего, – сказал Грин, – завтра еще поищем.
Юрка кивнул. Он еле держался на ногах, и страшно было представить, сколько еще топать до интерната. Раздражение, копившееся весь день, заставляло стискивать зубы. Хотелось закричать, послать всех к черту. Грина – потому что вейн, а сам узел найти не может. Егора – поперся, как идиот, один в Верхнелучевск. Дана – впутал в свои дела, а теперь полеживает, ждет, когда ему амулет доставят. Зеленцова – все из-за него!
Темнело. В домах загорались окна, похожие на экраны телевизоров. Вон девушка крутила ручку швейной машинки. Мужчина вешал в гардероб пиджак. Маленькая девочка, расплющив нос о стекло, смотрела на улицу. Рядом с ней умывалась кошка. Юрка услышал, как женский голос позвал: «Янек, сынок, ужинать!» – и отчаянно позавидовал этому Янеку.
– Одно время я любил заглядывать в чужие окна, – сказал Грин. – У меня тогда срок как раз вышел. Ходил по улицам, смотрел, как живут люди. Дома. С родными. Возвращаются с работы, их ждут.
– Сейчас заплачу от жалости, – буркнул Юрка. – Сами решили, какие проблемы? Никто вас пинком под зад на Середину не выпихивал.
– Ну ты и… кактус. Сплошные колючки.
– Какой есть. Можно подумать, вы – белый и пушистый. Скажете, там, дома, никого не бросили? За окошком… Если честно?!
Грин молчал.
– Че, ломает признаться?
Юрка говорил, противно растягивая звуки. Дед бы ему за такое – по губам.
– Сижу я как-то на лекции, – сказал Грин. – За окном дождь, и вообще мерзко. Осень. Первая пара. Одним глазом спишь, другим на доску смотришь. Производная дифференцируемой функции в точке локального экстремума… И такая меня тоска взяла! Вожу авторучкой, закорючки в тетрадь переписываю, а где-то потоп или землетрясение. Люди рискуют, других спасают. А я – вейн! – тут штаны протираю. Это было как… осознание, что ли. Мое место – там. Реализация себя, понимаешь? Не впустую жить… – Он глянул на Юрку и досадливо махнул рукой. – Ладно. Что теперь толковать.
Одну из улиц пришлось обойти стороной, там расквартировалась зейденская часть. Юрка без всякой надежды понюхал воздух. Если и найдется узел, сюда не добежишь – далеко. Но близко же все проверили! Где искать завтра? Стучаться в квартиры? Извините, можно, мы у вас под диваном пошарим?..
Юрка остановился.
– Алекс, знаете, что мы забыли? Саму дорогу! Там, где проезжает грузовик!
– Черт! Хотя… пустое дело. Рядом шли, я бы учуял.
– Может, слабый узел? Давайте вернемся!
– Скоро комендантский час.
– Мы успеем!
– Проверить – да, но не выйти из города, – Грин ругнулся сквозь зубы. – Пошли, только быстро.
В коридоре слышались голоса: кто-то орал по-зейденски, и оправдывался охранник, немилосердно коверкая чужие слова. Глухо ударило в потолок, еще раз. Протопали сапоги. Среди этого шума Егор услышал осторожный стук в стену: «Ольшевск наш. Видел газету». Выстукал в ответ: «И не возьмут». Он знал это точно, потому что по-другому просто не могло быть. Только обидно – ничего для этого не сделает.