Везунчик
Шрифт:
Антон пришел в себя, лежал, прислушиваясь к боли в правой ноге, в груди. Не хватало воздуха, хотелось вдохнуть полной грудью, но что-то острое, с рваными краями, пронизывала ее насквозь, отзывалось в голове, в мозгах, во всем теле. С трудом открыл глаза: темень окружала его, не мог понять, вспомнить, что с ним, где он. Потихоньку, мелкими глотками дышал – так было легче, можно было терпеть. Что-то густое, пополам с песком не давало повернуть язык, вдохнуть полной грудью. Поднял руку, поднес ко рту, пальцами выковырял сгусток крови с песком. Хотелось пить. Все, вспомнил – атака, Пустошка, Кирюша, «ура». Поискал фляжку
Веки тяжелые, не хотят открываться; что болит, определить трудно – болит все! Тяжело дышать, ох, как тяжело дышать! Мысли появляются, сил нет удержать их. С трудом, но открыл глаза: где-то высоко, высоко что-то светиться, много – много светлячков. Или искры в глазах?
Опять поднял веки – солнце слепило со стороны ног, над землей. Закрыл их. Долго лежал, прислушивался к себе, вспоминал. Вспомнил; болело все тело, хотелось пить. Казалось, если вот сейчас, сию минуту не глотнуть воды, сердце не выдержит, остановиться.
Откуда взялись мухи? Чувствует, как ползают по лицу, залазят в нос, в рот, сил нет согнать, даже сдунуть со рта. Попытался пошевелить рукой – шевелится. Поднес к лицу, согнал мух, открыл глаза. Солнце уже светило из-за головы – значит, вторая половина дня. Какого дня? Когда наступали, или уже другой? Стал вспоминать, снова вспомнил. Еще раз попытался сеть – боль пронзила, в глазах засверкали огоньки, огненные круги понеслись в бешеном танце, но отпустило, прояснилось в голове, в глазах. Осталась боль в правой ноге, и разрывающая страшная боль в груди.
Сел, уперев руки в землю, глянул перед собой: впереди виднелся березняк, в который так настырно, так сильно хотела попасть их рота, слева – Пустошка. Покрутил головой: рядом лежала винтовка, штанина на правой ноге выше колена превратилась в панцирь, по которому ползали мухи. Поискал вокруг себя фляжку с водой – ее не было. Антон знает, помнит, что она была, была, а найти не может. С Кирюшей ходили к роднику за Пристанью, наполнили ключевой водой, а теперь, когда надо, ее нет. Потрогал грудь: от резкой боли рука одернулась, сохранив на ладони панцирную жесткость кителя. Как тяжело дышать: при каждом вдохе из горла вылетает то ли скрип, то ли писк, то ли свист. Пить, пить, где же фляжка? Нет ее.
Что делать? Неужели, придется умереть вот здесь, в этом поле?
Нет, только не это! Жить, жить, любой ценой жить! Ведь он везунчик! Ему всегда везло, повезет и сейчас! Прислушивается – не слышны ли людские голоса? Нет, не слышно. Звенящая тишина, или это звенит в ушах от боли? Решает лечь, собраться с силами, с мыслями.
Уперев винтовку прикладом в землю, Антон долго стоит, привыкает к новому положению, делает первый шаг. Правая нога держит, хотя и сильная боль, но держит. Труднее с грудью. Руки напрягаются, боль пронзает ее, особенно правая часть, надо привыкнуть. Пробует переложить винтовку в левую руку, опираться только на нее – чуть-чуть легче. Второй шаг. А до дороги далеко, он видит ее, идет к ней. Где дорога, там люди, там жизнь. И не важно – партизаны или немцы, главное – жизнь! Тяжело, как тяжело, с какой болью даются шаги! Но надо идти, только так можно спастись, надо бороться за жизнь. Он знает это не понаслышке, хотя все чаще и чаще появляется желание лечь и не подниматься, а там будь что будет. Кружится
Темно в глазах или это ночь? – Антон не может понять. Лежит лицом вниз, в землю. Тупая боль во всем теле, и жажда, страшная жажда: как хочется пить! Во рту песок и горечь. Пробует провести языком по губам – спекшиеся, они не разжимаются, язык шершавый, толстый не хочет двигаться.
Приподнял голову – чуть впереди в траве темнеет черная глыба. Долго держать голову трудно – роняет ее. Постепенно до его сознания доходит, что впереди труп. На ум приходят мамины слова с далекого детства: «Не бойся мертвых, бойся живых».
«Вода, у него вода!» – мысль застряла в голове, пронзила ее до звона, оттеснив куда-то боль.
Подняться сил не было, и он пополз: пальцы скребли землю, руки путались в траве, с трудов вырывал их, упирался локтями, и полз, полз. Ему казалось, что убитый убегает от него, и путь становится бесконечно длинным, преодолеть который не сможет никогда.
Даже подбородком пытался помочь себе, и застонал, завыл от бессилия.
Снова приподнял голову, открыл глаза: серело, труп лежал у изголовья лицом вниз.
«Вода, вода!» – сверлила единственная мысль, взгляд жадно обшаривал труп. Вот ремень от немецкой фляжки, перекинутый через плечо, а где сама? Поискал рукой с этого боку – нет ее. Значит, на той стороне. С трудом поднял руку, стал тянуть ремень к себе – ремень не поддавался. С ужасом понял, что убитый лежит на фляжке. Все.
Сильно пригревало солнце, мухи не давали покоя, роем кружили над ним, перелетая с его тела на труп и обратно. Опять все вспомнил, несколько раз дергал за ремень, пытаясь достать фляжку. Бесполезно. Переместил свое тело в сторону, воткнулся в труп головой, стал переворачивать его, упираясь в землю изо всех сил. Первая попытка успехом не увенчалась, но он уже видел крышку фляги: надо совсем немного приподнять убитого, чуть-чуть и вытащить ее.
Снова замер, собираясь с силами. «Пить, пить!» – пульсировала мысль, отодвигая на второй, третий план все остальное. «Вода – это жизнь» – вспомнил вдруг где-то услышанное, и фраза засела в голове, в мозгах, пронизала собой все тело.
Рука не успевала выдернуть фляжку – мертвое тело надежно удерживало ее, падало, прижимало к земле.
В глазах опять замелькали огненные круги, земля завертелась, вот-вот готовая улететь, исчезнуть из-под Антона, а он все упирался и упирался, толкал и толкал, убирая, сдвигая преграду к спасению, к жизни.
Прямо перед глазами лежала фляжка с водой. Он пробовал ее на вес – тяжелая. Вот только никак не может открыть – все силы ушли на то, чтобы достать ее, вытащить из-под тела.
Сознание не покинуло его: понимал, что лежа воду прольет, и жажду не утолит. Через силу поднялся, сел, облокотившись на труп, прижался к нему спиной, и только после этого позволил себе сполоснуть рот. Потом пил мелкими глотками теплую воду, и не чувствовал ее. Усилием воли заставил себя остановиться, закрыть флягу, и сразу же навалился сон. Так и уснул, сидя, опираясь на убитого, с флягой такой живительной, такой желанной влаги в руках.