Видео Иисус
Шрифт:
– Но ведь у тебя есть обратный билет. Ты в любой момент можешь повернуться и уйти, если чувствуешь себя не в своей тарелке, – сказала Лидия. – А чтобы тебе лучше себя чувствовать: гонорар за первые пять дней сегодня пришёл на наш счёт. Почти двадцать тысяч марок. Они нам очень кстати.
– Двадцать тысяч?
– Десять тысяч долларов в пересчёте на марки. Минус налог на добавленную стоимость. Так что всё правильно, – Лидия была в их семье министром финансов. – Так что если ты сумеешь продержаться ещё несколько дней, это будет совсем не плохо.
–
– Ну вот.
– А ты как там без меня?
Он услышал, как она засмеялась:
– Ах, честно говоря, не очень большая разница, дописываешь ты роман в своём кабинете или торчишь где-то в Израиле.
– Спасибо. То, что мне было нужно. – Он почувствовал тоску по ней – на уровне физической боли, по близости её тела, по запаху её волос, по прикосновению её кожи. – Но хоть чуточку-то тебе меня не хватает?
Пауза. И потом она произнесла – грудным, изменившимся голосом:
– Каждый вечер.
– Мне тебя тоже.
Они помолчали.
– Я никакого представления не имею, в чём там у вас дело, – сказала Лидия. – Ты говорил, что ты на раскопках и что найдено что-то значительное, и с тех пор я всё время думаю, какое отношение ко всему этому имеешь ты. Если бы ты писал хотя бы исторические романы… Но научный фантаст? Я не понимаю. Не вижу смысла.
Петер Эйзенхардт помедлил. Он чувствовал потребность освободиться от чего-то. Облегчить душу. Выговориться, чтобы жена успокоила его страхи, как бывало всегда, когда фантазия уводила его слишком далеко.
– Знаешь, что меня больше всего изводит? То, что я не могу отделаться от подозрения, что…
В мобильном домике, где размещался административный центр, в тот момент, когда Петер Эйзенхардт поднял телефонную трубку, включился старомодный катушечный магнитофон. А теперь лента закончилась, хвостик её соскользнул с катушки, прошелестел через записывающую головку и начал вхолостую мотаться по заполненной катушке – флаш-флаш-флаш, – что привлекло внимание техника. Он отложил потрёпанный томик, который как раз читал, неторопливо встал и выключил магнитофон. Потом снял заполненную катушку и положил её в специальную пластиковую коробку, пустую катушку переставил на другую ось, взял новую катушку с чистой плёнкой, освободил её от упаковки, тщательно подписал этикетку: порядковый номер записи, дату и время, и наконец зарядил магнитофон, и всё это время голос Эйзенхардта звучал в маленьком встроенном громкоговорителе:
– …что здесь инсценировано какое-то крупное надувательство. Этот профессор, который руководит раскопками, далеко уже не юноша. Может быть, это последнее в его жизни предприятие такого рода. И я узнал, что он, несмотря на то, что роется в Израиле уже с конца шестидесятых годов, так ничем значительным и не обогатил науку. Так что сейчас у него вроде как последний шанс.
– И ты думаешь, что он сфальсифицировал находку.
– Я не знаю. Но что-то здесь отдаёт гнильцой, и это меня сильно беспокоит.
Лидия вздохнула:
– Пожалуйста, береги себя, ладно?
– Да. Я постараюсь.
Плёнка
Из разговора, который он слышал, он не понял ни слова. Он не говорил по-немецки.
Райан выключил фары и заглушил мотор, пустив машину катиться последние метры до полной остановки. Потом он немного посидел в тишине.
Парковка на другой стороне дороги была пуста. Если не считать маленького «фиата», припаркованного под кустом. Световая точка на пеленгаторе указывала прямо в этом направлении.
Всё было тихо. Практически никакого движения по улице. Райан подождал, пока проедут все машины, потом быстро вышел и пересёк улицу.
Там он остановился и постарался придать себе вид безобидного прохожего, а сам в это время принюхивался и присматривался. В воздухе пахло выхлопными газами, пылью, канализацией и далёким, обворожительным ароматом цветов. Машина стояла тихо и мёртво.
Что-то здесь было не так.
Райану не раз приходилось вести наблюдение за машинами, на заднем сиденье которых парочка занималась любовью. Это сразу было видно по амортизаторам. Это было слышно.
Он не спеша подошёл ближе. Машина была пуста.
– Проклятье, – пробормотал Райан.
Он осмотрелся. Это был, если верить карте города, правительственный квартал. Он разглядел протяжённое здание министерства финансов, увидел краешек министерства внутренних дел и крышу кнессета, израильского парламента. Какого чёрта понадобилось молодой парочке в этом месте в такое время суток?
Райан вернулся к своей машине, сел за руль, поставил спинку сиденья вертикально и стал ждать. Ждать он умел. В этом деле он был профессионал.
Иешуа был явно не в духе, когда вёз их по городу. К тому же все светофоры словно сговорились и загорались красным прямо у них перед носом. Юдифь на заднем сиденье посмеивалась над ним.
Стивен вздохнул:
– Это было всего лишь подозрение, не более того, ясно? Я просто не хотел рисковать. Этот Райан сегодня полдня ползал под машинами. А вчера кто-то звонил вашей матери и говорил по-английски. Это наводит на мысль, что мы под наблюдением, разве не так?
– Конечно, – прорычал Иешуа.
– И если к моей машине прицеплен жучок, то наверняка так, что его не сразу найдёшь, тем более в темноте.
– Конечно. Извини, до сих пор я не знал, с кем имею дело, а то бы поставил в холодильник бутылку «Мартини».
Ему пришлось успокаивать Бассо. Адвокат был действительно на исходе сил, и уж ни в коем случае не по его вине дело не выгорело. Он успокоил его, похвалил и отпустил домой, чтобы тот смог наконец выспаться. Теперь Каун стоял на балконе своих апартаментов в отеле, держа в руках большой стакан виски со льдом, смотрел на ночной Рим и пытался проанализировать, почему он провалил дело.