Вихри Мраморной арки

Уиллис Конни

На следующий день мне удалось перехватить сообщение с аментийского грузового корабля: «Можем прибыть через неделю». Лако откликнулся одним словом: «Скорее!»

Чтобы опередить корабль, нужно было завязывать с репортажами. Я отослал несколько заранее состряпанных записей с предусмотрительно не проставленными датами: весьма лестный рассказ о многострадальном консуле Лако, честном и справедливом миротворце; интервью с Говардом и Борхардтом; не слишком лестный очерк о местном диктаторе Римлянине; ну и краткое описание разграбленных склепов, из-за чего экспедиция Говарда и прибыла на эту планету.

Передавать все это с Хребта было опасно, но я надеялся,

что Брэдстрит, проверив пункт передачи, решит, что я пытаюсь запутать следы и покрываю грязные махинации экспедиции в надежде первым сообщить сенсационную новость. Если повезет, он на своей клятой «ласточке» метнется к лисийцам.

До деревни Римлянина я добирался шесть дней. К Хребту оттуда больше суток тащиться, но Лако и его люди должны быть здесь — ведь именно сюда через два дня прибудет корабль.

Над рядами белых глиняных домов царила мертвая тишина, напомнившая мне о другом месте. Времени было — начало шестого. Наверняка все легли вздремнуть после обеда и проснутся не раньше шести. Я постучал к консулу. Дверь оказалась заперта — никого нет дома. Сквозь спущенные жалюзи я разглядел, что передатчика Лако на столе не было. В приземистом бараке, где обосновались члены экспедиции на Хребет, тоже пусто. Я встревожился: куда, черт побери, они провалились?! Неужели застряли на Хребте? Корабль вот-вот приземлится. А вдруг он уже забрал их и улетел — на двое суток раньше намеченного?

Я третий день ничего не передавал в эфир — заранее подготовленные репортажи закончились, а тратить время на установку оборудования не хотелось. Даже в лисийской экспедиции я соблюдал предельную осторожность: время от времени подкапливал репортажи, по два-три дня не выходя в эфир, так что Брэдстрит вряд ли догадается, в чем дело. Впрочем, рано или поздно он все поймет — тут уж ничего не поделаешь. Срываться на Хребет я не собирался — надо кого-нибудь расспросить, наверняка узнать, что люди еще там. Да и темно уже — в любом случае идти некуда. Я сел на глиняные ступеньки барака, достал передатчик, проверил местонахождение корабля. Все еще в пути — прибудет через день. Так где же экспедиция? Что это, проклятие сработало? Загадочное исчезновение команды археологов?

Репортажа об этом в любом случае не напишешь, так что пришлось набросать пару колонок об Эвелине Герберт, единственной участнице экспедиции Говарда, с которой я не успел познакомиться. Она присоединилась к группе после того, как я уехал на север делать репортаж о резне. Брэдстрит говорил, что она красавица. Ну, то есть вообще-то он настаивал, что она — самая прекрасная женщина на свете, но это потому, что мы с ним, застряв в Хамсине, распили бадью джина, разлитого в бутылки из-под колы.

— У нее лицо, как у Елены Троянской, — утверждал он. — Краса, что в дальний путь подвигнет…

Он так и не договорил: залитые джином мозги не соображали, что же такое грандиозное может двинуться с Колхиды.

— Даже Римлянин без ума от нее! В это верилось с трудом.

— Да нет же, серьезно! Он осыпает ее дарами — даже свою бею отдал, упрашивал переселиться в его дом, вот только она не согласилась. Видел бы ты ее!

Принять такое на веру мой разум отказался, но материал для репортажа был неплохим. Я обозвал это «самой романтической историей века» — и датировал сообщение предыдущим днем. Но что же придумать на сегодня?

Я обошел все дома в поселке. Кругом по-прежнему царила мертвая тишина. Б-р-р! Напоминает Хамсин после резни. Что, если истерическое «скорее!» Лако каким-то образом относилось к Римлянину? Что,

если Римлянин узнал о сокровище и решил ни с кем не делиться?

Накропаю-ка я статейку о Комиссии. Как только возникают споры по поводу археологических находок, созывается Комиссия по древностям — спорщиков берут измором, пока они не поднимают лапки кверху. Относятся к Комиссии гораздо серьезнее, чем она того заслуживает. Однажды ее даже созвали, чтобы решить вопрос о праве владения планетой, когда раскопки обнаружили, что так называемые аборигены высадились на корабле несколько тысячелетий назад. Комиссия весьма серьезно подошла к проблеме — хотя это было все равно что обсуждать требование неандертальцев о возвращении права владения Землей. В общем, четыре года выслушивались свидетельства обеих сторон, после чего объявили перерыв для ознакомления с кипами свидетельских показаний и предоставили сторонам самостоятельно выяснять отношения. С тех пор прошло уже десять лет, а к рассмотрению дела Комиссия так и не вернулась. Но в репортаже об этом рассказывать ни к чему. Я представил Комиссию воплощением археологического правосудия, строго, но справедливо наказывающей зарвавшихся хапуг. Может, это отвлечет Римлянина от идеи расправиться с экспедицией Говарда и загрести себе сокровище — если, конечно, он ее уже не реализовал.

Кругом по-прежнему не наблюдалось никаких признаков жизни. Что бы это значило? Я сделал еще один круг по деревне, боясь наткнуться на гору трупов за одной из дверей. В отличие от Хамсина, никаких следов разрушения здесь не было. Никто никого не убивал — может, все собрались у Римлянина и делят сокровища?

Попасть в обнесенный высоким забором дом было не так-то просто. Я тряхнул ажурные чугунные ворота. Незнакомая бея вышла на улицу — зажечь соляриновую лампу лучами закатного солнца. Вряд ли она слышала, как я ломился в ворота.

Возраст бей определить сложно — ростом они с двенадцатилетних детей, темные волосы не седеют, а черные зубы не выпадают. И тем не менее эта была немолода. Черное одеяние вместо сорочки — значит, она у Римлянина на хорошем счету, хоть я ее и не помнил. К тому же ее руки покрывали следы хранитовых укусов — либо она слишком любопытна, даже для беи, либо лет ей немало.

— Римлянин дома? — окликнул я.

Она, словно не слыша, повесила фонарь на крюк изнутри ворот и смотрела, как занимается огнем лужица солярина на дне.

— Мне Римлянин нужен, — громко сказал я. Похоже, она туга на ухо.

— Нет. — Плоское лицо беи было бесстрастно. Интересно, она имеет в виду, что никого нет дома — или ей впускать никого не велено?

— Римлянин дома? — повторил я. — Мне нужно с ним поговорить.

— Нет.

С другой беей Римлянина получилось гораздо проще: подарил карманное зеркальце — и лучший друг на всю жизнь. Но ее тут не было — а значит, нет и самого Римлянина. Но где же он?!

— Я журналист. — Я протянул ей свое удостоверение. — Вот, покажи ему — он наверняка захочет со мной поговорить.

Бея посмотрела на удостоверение, провела грязными пальцами по гладкой поверхности и перевернула.

— Где он? На Хребте?

Бея подковырнула голографическую эмблему редакции, словно надеялась сунуть палец между трехмерными буквами.

— Где Лако? Где Говард? Где Римлянин?

Она продолжала вертеть удостоверение — смотрела на него то сбоку, то прямо, то опять сбоку, наблюдая за тем, как трехмерные буквы становятся плоскими.

— Послушай, оставь удостоверение себе — дарю. Скажи боссу, что мне надо с ним встретиться.