Вихри Мраморной арки
Шрифт:
Эвелина открыла глаза, и я с такой силой дернул полог, что чудом его не сорвал. Глаза Эвелины тончайшей паутиной покрывала сетка крошечных сот. Не знаю, видела ли она.
— Эвелина, меня зовут Джек Мертон. Я журналист. Вы говорить можете?
Она издала неразборчивый хриплый звук, закрыла глаза и едва слышно выдавила из себя:
— Помогите мне.
— Как? Что сделать?
Последовала серия неясных звуков. Я отчаянно пожалел, что оставил транслятор в джипе.
Эвелина напрягла мышцы спины и попыталась приподняться всем телом, не опираясь на руки. Надсадно кашлянула,
— У меня в джипе есть прибор, транслятор — он поможет вам говорить. Я сейчас принесу.
— Нет, — четко ответила она и снова перешла на серию неразборчивых звуков.
— Не понимаю! — сказал я.
Неожиданно Эвелина протянула руку и схватила меня за рубашку. Я отдернулся — так резко, что задел лампочку, которая начала выписывать широкие круги под потолком. Бея отлепилась от стены и приблизилась, увлеченная зрелищем.
— Сокровище… — Эвелина прерывисто выдохнула. — Римлянин. От. Рава.
— Отрава?
Над нами безостановочно раскачивалась лампочка. От прикосновения острых рубцов на руках Эвелины пола моей рубашки расползлась на длинные лоскуты.
— Вас отравили? Римлянин?
— Помогите.
— Сокровище отравлено?
Она с усилием качнула головой.
— Передайте…
— Передать что? Кому?
— Рим… ну. — Эвелина бессильно рухнула на койку и зашлась кашлем, прерывисто дыша в промежутках между приступами.
Я отодвинулся.
— Что? Вы хотите предупредить Римлянина, что вас кто-то отравил? Что я ему должен передать?
Она перестала кашлять и лежала, глядя на меня.
— Помогите.
— Если я сообщу Римлянину, вы объясните, что случилось? Расскажете, кто вас отравил?
Она попыталась кивнуть и снова закашлялась. Бея подскочила к койке, сунула трубочку в бутылку. Вода пролилась Эвелине на подбородок, и бея промокнула капли подолом засаленной сорочки. Эвелина попыталась подняться — бея обхватила ее за плечи, покрытые толстыми рубцами. Как ни странно, бею они не поранили, а напротив, словно разгладились под нажимом ее рук. Эвелина поперхнулась. Со второй попытки Эвелине удалось сделать пару глотков, и она снова легла.
— Да, — совершенно четко выговорила она. — Лампа. Я решил, что недопонял.
— Эвелина, что нужно передать?
— Лампа. — Она попыталась указать пальцем. Позади меня, на коробке стояла соляриновая лампа, рядом с ней лежал пластиковый пакет и пара одноразовых шприцев — из тех, что обычно кладут в наборы первой помощи. Бея протянула мне пакетик, и я с опаской коснулся его — Что, если до него дотрагивалась Эвелина? — но, взглянув на ее руки и свою разорванную рубашку, сообразил, что бея, скорее всего, не только сама положила послание в пакет, но написала его под диктовку Эвелины. Хотелось верить, что его можно будет разобрать.
Я положил пакет в изолированный фольгой кармашек, где обычно хранились запасные аккумуляторы для передатчика, и, подавив желание вымыть руки, снова подошел к койке.
— Где он? Здесь?
Она опять попыталась покачать головой. Я уже научился понимать ее жесты, но все равно жалел об оставленном в машине трансляторе.
— Нет. — Она закашлялась. — Не здесь. Дома. В поселке.
—
Она вздохнула — словно зашипела свеча, задуваемая ветром.
— Дом. Скорее.
— Ладно, — сказал я. — До темноты постараюсь обернуться.
— Скорее, — повторила она и снова закашлялась.
Выбрался я тем же путем, которым проник внутрь, предварительно уточнив у беи, куда все-таки подевался Римлянин.
— Север, — ответила она. — Солдаты. Это могло означать что угодно.
— Он отправился на север? Его нет дома?
— Дома. Сокровище.
— Но он не здесь? Точно?
— Дом, — сказала бейка. — Солдаты.
Пришлось мне признать поражение. В обтянутом пластиком закутке я помедлил. Стоит ли искать Говарда, Лако или еще кого-нибудь, прежде чем отправляться назад в поселок, к дому Римлянина? Солнце уже почти село, вот-вот стемнеет. Вдобавок рисковать нельзя — пакет с посланием жег карман. Совсем некстати, если Лако, разгневанный вторжением, меня здесь задержит. В джипе я смогу прочесть послание — и возможно, пойму, что здесь происходит. Римлянин и правда может быть дома — отправившись на север, он не оставил бы здесь свою бею.
Я выбрался через знакомое отверстие, торопливо пересек открытое пространство и, укрывшись за выступом, вытащил фонарик, чтобы не провалиться в какую-нибудь яму. В черной расщелине я остановился перевести дух и решил прочесть послание — пока доберусь до джипа, того и гляди стемнеет. Света уже осталось так мало, что без фонарика не обойтись. Я вытащил из-за пазухи сумку с посланием.
— Назад! — заорал кто-то у меня над ухом. Я вжался в расщелину, словно бея Эвелины в стену палатки. Фонарик, выпав из руки, закатился в яму.
— Назад! Не трогать! Я сам!
Я осторожно приподнял голову и взглянул вниз. Похоже, слои лавы сыграли со мной акустическую шутку. Вдали, с другой стороны огромного тента, едва различимый в сгущающихся сумерках, стоял Лако в сопровождении двух приземистых фигур в белом — кажется, сухундулимов. И тем не менее голос его звучал так четко, словно он рядом со мной.
— Я сам его похороню. Просто выкопайте могилу. Могилу для кого? Присмотревшись, я увидел голубоватый предмет на песке — тело, завернутое в пластик.
— Римлянин прислал вас охранять сокровище, — сказал Лако. — Вы обязаны следовать моим приказам. Как только он вернется…
Дальнейшего я не расслышал, но его слова явно убедили сухундулимов. Они попятились, а затем повернулись и побежали прочь. Хорошо, что их скрывала темнота — от их внешности мне всегда становится не по себе: под кожей на лице и на теле сухундулимов явственной проступают корявые узлы мышц. В своих репортажах Брэдстрит описывает их как рубцы или вспученные следы от ударов плетью, но он просто с приветом. На самом деле кажется, что под кожей клубками свернулись змеи. Римлянин еще выглядит более или менее — икры и ступни его обвиты набухшими мускулами, словно ремнями сандалий римских легионеров, как написал Брэдстрит в одном из репортажей. Собственно говоря, за это Римлянин и получил свое прозвище, а вот лицо у него почти нормальное.