Вихри Мраморной арки
Шрифт:
Бея попробовала подцепить трехмерные буквы ногтем. Эх, не надо было ей удостоверение давать!
Я открыл рюкзак, вытащил бутылку колы, но сквозь прутья забора просовывать не стал. Бея заметила бутылку и потянулась к ней. Я отступил на шаг.
— Где копатели? — Я вспомнил, что у беев работают женщины — если, конечно, выполнение мелких поручений сухундулимов и питье колы можно назвать работой. Во всяком случае, они целый день на ногах, в отличие от беев-мужчин, которые постоянно спят. Женщины их игнорируют — впрочем, как и остальных лиц мужского пола, если только не получают прямых приказов. Вот женщину бея
— Где Эвелина Герберт?
— Большое облако.
«Большое облако»? Что она имеет в виду? До сезона дождей еще далеко. Может, огонь? Название корабля? — Где?
Она снова потянулась к бутылке с колой. Я не стал отводить руку.
— Большое облако где?
Она ткнула пальцем на восток — туда, где лава образовывала низкий горный кряж. Именно под ним, в небольшой бухте, приземлялись корабли. Что, если кто-то еще откликнулся на призыв Лако — и увез всю команду вместе с сокровищем?
— Корабль?
— Нет. — Она настойчиво тянулась через прутья. — Большое облако.
Я вручил ей бутылку. Бея отошла к ступенькам дома, уселась и стала вертеть удостоверение, любуясь тем, как оно вспыхивает на солнце.
— Давно оно там?
Бея даже не отреагировала.
По пути к кряжу я уговаривал себя в том, что бея видела пыльного дьявола, а не корабль, который улетел, прихватив команду и сокровище. А может, корабль все еще там?
Нет, корабля на кряже не было. Круг выжженной земли радиусом в полумилю, где постоянно приземлялись корабли, пустовал. Я вскарабкался на склон повыше и увидел «большое облако» посредине площадки: купол, обтянутый пластиковой сеткой. Рядом припарковали консульский лендровер и несколько гусеничных транспортеров — видимо, в них перевозили сокровище с Хребта.
Я оставил джип за лавовым пригорком и прокрался, прячась за большими валунами, к центральному входу, который охраняли два сухундулима. Значит, сокровище еще не увезли. Единственное распоряжение Комиссии гласит, что археологическая экспедиция имеет право на половину найденного — оставшаяся половина принадлежит местным жителям. Римлянин явно заботится о том, чтобы получить причитающееся. Странно, что Говард не выставил свою охрану — в том же самом распоряжении говорится, что любые злоупотребления ведут к полной конфискации сокровища в пользу пострадавшей стороны. Лисийские охранники буквально сидят на этих несчастных скелетах и черепках — а вдруг кто решит украсть косточку, и тогда лисийцы получат право на все находки.
Через охрану Римлянина мне не пробиться — придется заходить с тыла. Я прокрался к джипу и спустился ниже по кряжу, стараясь не высовываться из-за камней. Передатчик я с собой тащить не стал: конфискуют еще под предлогом того, что репортажи — злоупотребление, да и неизвестно, удастся ли попасть внутрь. К тому же черная лава вся изрыта ямами с острыми краями — если передатчик упадет, то определенно разобьется.
Я пересек открытое пространство и нырнул под внешнюю оболочку сетки, покрывавшей купол. Задней двери не было — да и не должно было быть: у лисийской экспедиции имелся такой же тент, где хранилась найденная керамика. Попасть в купол сзади можно было только одним способом — проползти под сеткой. Но в «большом облаке» у стен громоздились коробки и оборудование, так что пришлось осторожно
— Ш-ш-ш. — Я прижал палец к губам.
Бея, вместо того чтобы заверещать, изо всех сил вцепилась в бутылку и бочком начала стратегическое отступление.
— Эй! — тихонько окликнул я. — Не бойся, ты меня знаешь. — Теперь я понял, где Римлянин — это была его бея. Ту, что постарше, наверное, оставили охранять дом, а сами заявились сюда. — Помнишь, я подарил тебе зеркало? Где твой босс? Где Римлянин?
Она вытаращилась на меня.
— Зеркало… — Бея отставила бутылку в сторону, но ближе не подошла.
— Где Римлянин? Где копатели? — Никакой реакции. — Где Эвелина Герберт?
— Эвелина! — Бея ткнула перемазанной в грязи рукой в сторону пластикового занавеса. Я нырнул туда.
Задрапированный пластиковой сеткой участок палатки походил на комнату с низким потолком. Упаковочные ящики вдоль стены практически не пропускали вечерний свет — и я почти ничего не видел. Кажется, в углу висело некое подобие койки, отгороженное сеткой. Оттуда раздавалось тяжелое, прерывистое дыхание. Бея вошла следом.
— Эвелина? — окликнул я и спросил у беи: — Здесь можно включить свет?
Бея нырнула мне под руку, дернула шнурок лампочки, свисающей со сплетения проводов, и отскочила к противоположной стене. Дыхание определенно доносилось с койки.
— Эвелина? — Я приподнял пластиковый полог, охнул, закрыл рот руками, словно от удушливого дыма, и отпрянул назад.
Стоявшая позади бея едва устояла на ногах и распласталась по тоненькой стенке — еще чуть-чуть, и провалилась бы сквозь нее наружу.
— Что с ней? — Я вцепился в костлявые узкие плечики беи, тряхнул… — Что случилось?
Перепуганная бея не отвечала. Я выпустил ее, и она еще сильнее вжалась в пластиковые складки стены.
— Что произошло? — жутким шепотом повторил я. — Это какой-то вирус?
— Проклятие, — ответила бея.
И тут отключилось электричество.
В темноте раздавалось только дыхание: мучительные, прерывистые всхлипы Эвелины и мои учащенные, испуганные вздохи. На миг я поверил бее. Свет зажегся снова, я оглянулся на прикрытую сетчатым пологом койку и понял, что нахожусь в нескольких шагах от самого грандиозного репортажа в своей жизни.
— Проклятие, — повторила бея.
«Нет, это не проклятие, это — моя добыча», — подумал я.
Я подошел к койке, двумя пальцами отвел полог и взглянул на то, что осталось от Эвелины Герберт. Толстый слой все той же сетки прикрывал ее до самой шеи; руки, скрещенные на груди, испещряли белые рубцы, проступавшие даже на ногтях. Кожа между рубцами истончилась так, что под ней просвечивали кровеносные сосуды и мышцы. Соты рубцов избороздили лицо, веки и слизистую оболочку приоткрытого рта. На скулах рубцы утолщались, но с виду были настолько мягкими, что, казалось, вот-вот разорвутся под внутренним давлением костей черепа. Я похолодел: если инфекция попала на пластик, то я заразился, как только вошел в комнату.