Вика
Шрифт:
– Не бойся, – он положил ладонь матери на бедро и небрежно толкнул, как надоедливую куклу. Мать повалилась на бок, качаясь в кровати. Голова вывернулась в сторону двери. Ужас застыл на красивом, усталом лице, когда мутный взгляд выхватил загнанную в угол дочь. Дрожащей рукой она схватила покрывало и потянула на себя. Глупо уставилась на мужа.
– Герман…
– Помолчи, – он ядовито рявкнул. – Наша дочь учится. Ведь так?
Вера ощутила испуганный кивок за дверью.
Ей захотелось броситься в комнату и ударить отца. Бить его, пока рукам хватит сил. Но не
Еще она чувствовала страх и отчаяние сестры, ее отвращение и ужас. Чувствовала, как теплые слезы текут по щекам Вики и ее собственным.
– Запомни, что видела, – отец наклонился. – Не реви. Это просто урок. – Натянув трусы, он резко отпустил резинку, шлепая себя по животу. Гадко улыбнулся.
– Не криви личико.
Выгнув грудь вперед, завел руки за спину, сцепив пальцы потянулся на носках. Раздался противный хруст.
– Ты дала мне красивых дочерей, Анна.
Неожиданно он посмотрел прямо в глаза Вере. Хищные зрачки округлились.
Она попятилась. «Этого не может быть!» Слабость размяла тело. «Это лишь сон, сон», – зашептала Вера, чувствуя, как холодеют пальцы на руках.
– Но у Вики красота особенная. Да, Анна?
– Да, – пробормотала мать.
– Хочешь побыть на месте мамы? – вопрос хлестнул Вере по ушам.
«Он не посмеет».
– Нет? – губы разошлись, обнажая ровные зубы. – Конечно. Какой я идиот, – он ударил себя в лоб ладонью. Звонкий шлепок болтнул воздух. – Тебе нужно время. Время подумать. Но… – он присел на корточки. – Думай быстрее, или мне придется научить Веру, – голос был холоден и строг. Лицо его вытянулось, брови сошлись, скулы напряглись, как у бойцовской собаки. – Ты ведь не хочешь этого? – повисла пауза. – Отлично, – снова приторная улыбка.
– А теперь беги, – он поднялся, отступая.
Вера расставила ноги, ища опору, пол зашатался, фигуры поплыли.
– И помни, – голос отца перебил гул в ушах. – Никто не должен знать о нашем уроке. Иначе на месте мамы окажется твоя сестра.
Вера вываливалась из сна. Все вокруг смялось в бесцветный ком. Последнее, что ей удалось схватить – это детский силуэт в голубом платьице, бегущий по коридору.
Так сестры узнали своего отца.
30
Она проснулась от холода. Еще тонкие лучи солнца окрасили мастерскую в желтое. Шея и спина затекли, мышцы застыли в напряжении.
Вера открыла глаза. Свет обступал мольберт, бросая на пол квадратную тень. Рисунок на холсте снова был прежним. Ни лица, ни петли.
Голова была ясна, а мысли спокойны. Она полулежала на кресле, завалившись набок и подобрав под себя ноги.
Вера медленно поднялась. Колючее онемение стиснуло икры.
Большая стрелка на часах поравнялась с шестеркой.
Она была выжата до капли, как тряпка, перекрученная сильными руками. Чувства притупились.
Теперь все ясно. Они с Викой действительно были и остаются едины, и не деться ей никуда. Это было понятно еще тогда, в день ее смерти. С бледным лицом, перескакивая ступени, мчась вниз, подальше от мертвого тела, Вера уже знала, что сестра уютно дрейфует в море ее
Почти насилуя свою больную жену на глазах дочери, отец «преподал урок», и Вика усвоила его, не дав Вере оказаться на месте матери. И что получила – предательство.
Но даже теперь Вера металась. Сын и муж, ради которых стоит бороться, и сестра, которой она обязана всем.
Именно поэтому сегодня вечером она снова сядет в кресло и услышит шипящий голос.
31
Андрей в очередной раз свернул вправо на засыпанную гравием дорогу. Камни затрещали под колесами. Выровняв руль, он прибавил газу. Достал из бардачка флешку, стянул зубами крышку и вставил в проигрыватель. На дисплее высветился длинный список исполнителей. Он выбрал «Печаль» Кино.
Мягкие басы заполнили пространство. Закрутив руль влево и качаясь на ухабах, мысленно запел.
Уже час Андрей наворачивал круги в поселке далеко от дома, симулируя очередное собеседование.
Он снова крутанул баранку. Улица показалась очень знакомой, особенно в сумерках. Высокие дома, аккуратные деревья и асфальт вместо уезженной колеи. «ул. Вишневая», прочел он табличку на заборе.
Нога резко легла на тормоз. Завизжали покрышки, Андрея бросило на руль. Автомобиль замер в клубах пыли. Выдохнув, он сел как прежде, касаясь затылком подголовника.
Дальше по улице жил Фикус.
Андрей сощурил глаза и пожалел, что друга нет рядом. «Нахрена я сюда приперся? – думал он. – Пора ехать домой – к жене и сыну. Разобраться, наконец, с работой. Делать что-нибудь в конце концов!». Даже Илья в положении гораздо худшем принял решение. Трудное, неприятное, но верное. «Надо разворачиваться и ехать домой», – он положил ладони на руль, нога поглаживала педаль газа. Но вместо разворота машина медленно покатилась вперед.
Протянув метров пятьсот, Андрей съехал на узкую обочину.
И вроде жив и здоров,
И вроде жить не тужить.
Так откуда взялась печаль? –
тянул Цой последние строки. Его многомерный голос оборвался, и Андрей заглушил мотор. Слева блестел крышей дом Ильи.
Вышел из машины. За ветвями черешни разглядел окна второго этажа. Два темных квадрата.
Он всегда приезжал к нему в сумерках – как и сейчас.
Легкий ветер принес запах сухой травы и пыли. Послышался лай соседского пса. Пространство казалось мутным, а свет уходящего солнца – густым и серым.
Много четких, людских следов покрывали землю перед стальными воротами и калиткой. Хромированная кнопка звонка излучала слабый блеск.
Андрею захотелось выпить. Сесть напротив Ильи, погрузившись в мягкое кресло, и ввалить в горло стопку теплого, горючего коньяка. Закурить и налить снова. Обсудить прошлое, помолчать и влить очередную порцию.
Иногда они ловили себя на мысли, что рассуждают как измотанные старики. Вспоминая кривые остовы прошлого, не замечая впереди ничего, кроме солнца, умирающего за горизонтом, и бледных, сжимающихся лучей.