Вика
Шрифт:
– Когда очередной визит к Фикусу?
К ее удивлению, слова прозвучали слишком резко.
Андрей моргнул, явно сбитый с толку. Что-то внутри натянулось.
– Он уехал к отцу Тери.
– И это после всего? Как это возможно?
– Мы поговорили. Илья решил завязать.
– Да неужели? Не будь так наивен, – она глупо улыбнулась.
Андрей смотрел на ее растянутые губы и чувствовал, как в нем бродит злость.
– Ему надо лечиться. Илья это понял.
– Что-то я сомневаюсь. Думаю, в следующую пятницу ты снова подставишь свое дружеское плечо, забыв о
– С тобой точно все в порядке? – лицо его побагровело. – Илья собрал вещи и уехал. Точка.
Глядя, как его распирает злость, ей захотелось вывести мужа из себя. Уколоть глубже, больнее. Она знала его реакцию, и это доставляло удовольствие. Нечто садистское касалось сейчас ее, пугая и притягивая. На языке уже сверкнула остро наточенная игла, когда вошел Никита.
– Доброе утро, мам.
Улыбаясь, она обняла сына.
Андрей вышел из-за стола, понимая, что зря волновался насчет жены.
– Что с работой?
Вот она – игла!
Не отвечая, он вышел на веранду.
20
Хотелось выпить, неважно что, лишь бы ощутить приятное онемение в руках и расслабление в мыслях. Вечера с Ильей не прошли даром.
Андрей сел на ступеньки.
С работой было никак. Его сократили.
Уже месяц они жили на неплохой расчет, и редкие заказы Веры. Восемь лет он исправно обеспечивал семью, а теперь не знал, что делать.
Протирать штаны в высоком кресле руководителя IT-группы было легко. Платили хорошо, и он сидел. Его группа сопровождала большой строительный супермаркет на выезде из города. Высокие продажи – высокие оклады, но около года назад столичные «ребята» открыли новый. Место выгодней, цены ниже, ассортимент больше. Люди не дураки, и постепенно дела в «Строй и построишь» захирели. Суетиться он не стал и спокойно ждал сокращения. Получив все долги перед ним за год, благополучно ушел.
В свои тридцать два он заметно обленился. Работая в IT, нужно держать руку на пульсе. Новые сервисы и программы, стандарты и подходы. Рынок растет и развивается. А если не волочится за ним, можно с поразительной быстротой стать ископаемым.
Администрирование «Строй и построишь» было отлаженным и скучным. Руководство конторы не спешило менять процесс, и Андрей постепенно превратился в «мамонта». Происходило это сознательно.
Поршни сточились, коленвал заклинило, ржавчина уже объедала кузов. Он чувствовал себя старой заезженной телегой в блестящем гараже.
Большинство вакансий – это должности не выше инженера, и компанию из двадцатилетних пацанов, один из которых вполне мог оказаться его начальником. Перелопатив все, что предлагалось в городе, Андрей понял, каким мягким было его кресло. А потому, пока есть деньги, он не будет спешить.
По самым наивным подсчетам, денег должно хватить месяца на три, а за это время обязательно подвернется что-нибудь стоящее. Ну а если нет, он засунет свою гордость куда поглубже и великодушно согласится на их условия.
Такие перспективы Сердцов рисовал себе, как правило, в подпитии. Стоило протрезветь, реальное положение дел хлестало по щекам: он, как муж и отец, постепенно
Нет, он любил жену и сына. Нечто угасало в нем самом. Последний месяц чувство тревоги все больше металось внутри. Он стал чаще покидать дом. Любимым поводом была езда на «собеседование». Андрей даже брал Никиту с собой, но так и не прошел ни одного.
Они разъезжая по городу, останавливались у красивых офисных зданий. Оставив сына в машине, Андрей нырял в проем раздвижных дверей. Внутри, если была возможность, пил кофе, покупал Никите бутерброд. Если нет, просто сидел под дверью случайного кабинета, и через двадцать минут появлялся с кипой рекламных брошюр и анкет. Врал сыну на его вопросы по дороге в парк, гулял с ним и возвращался домой. Врал Вере и, чувствуя себя полным ничтожеством, шел хлебать пиво на веранду.
Андрей вздрогнул, когда детская рука мягко легла на плечо.
– Пап, пойдем поищем за домом.
Он всмотрелся в большие голубые глаза сына и печально улыбнулся.
– Пойдем.
21
Обычно сестра «приходила» к ней раз в год на несколько дней, принося тревогу, беспокойные сны и душевную боль. Всегда не раньше четырнадцатого августа. Сны были рваными и тусклыми, но иногда, как стеклышки в калейдоскопе, складывались в завершенную, яркую картину.
За все годы после ее смерти, Вера смогла привыкнуть к этим тяжелым, больным снам и воспринимала их как месячные: неизбежные, но не частые.
Последний год добавка 50 миллиграммов агомелатина в сутки делали их похожими на ревущий поезд, мчащийся во тьме. Образы, лица, слова – все сливалось в проносящихся мимо желтых окон бесконечного состава, похожего на толстые продолговатые капсулы, что она проглатывала, закрывая глаза и вытягивая вверх подбородок. Эта быстрота снимала переживания, оставляя лишь образы.
Теперь все было иначе.
22
Кошмары приходили к ней каждую ночь. Как мутный прилив, набегали на сознание, предваряя одинаковый сон. Все, что произошло августовским вечером одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года, вновь и вновь повторялось.
Сон обернулся в муку. Когда и где, а главное, сколько она спала, не имело значения. Кошмар, как греческий рок, настигал ее неотвратимо и холодно.
Реальность потеряла контраст, цвета умирали, точно выгорая. Она старалась больше времени проводить с Никитой. Даже освоилась с металлоискателем, найдя за домом старую медную цепочку. Но силы продолжали мелено гаснуть.
Запас оранжевых «поездов» агомелатина иссякал с каждым днем.
Не помогала и работа. У нее был неплохой заказ. Вера называла его: «Блестящее, красивое здание в стиле барокко, на берегу реки. Срок три месяца». Сначала все шло хорошо. Она определилась с эскизом, набросала тени, принялась выписывать яркие места и все. Работа встала.
Единственное, что радовало ее опустошенное сердце, это портрет Никиты alla prima. Всего три часа, и он вышел прекрасным.
Тяжелее всего было притворятся. Жить обычно, с огромным скелетом прошлого за спиной.