Виконт-бродяга
Шрифт:
— Да, леди Эндовер упоминала, что он чуточку эксцентричен. Однако, его рассказы о персах и мидянах [49] показались мне крайне увлекательными, хотя, боюсь, я не сильна в истории древних веков.
Наконец они достигли зала с огромным множеством расставленных по нему крошечных столиков, за которыми должны были разместиться проголодавшиеся гости. Лорд Рэнд выдвинул стул для мисс Пеллистон. Только она уселась, как он склонился к её плечу и тихо проговорил:
49
Персы (персияне) —
— Уверен, он был слишком поглощён собственной болтовнёй и видом этих прекрасных глаз, чтобы заметить прорехи в ваших познаниях. А если вдруг всё же заметил, то он куда хладнокровнее, чем следовало бы. Ведь вы похожи на цветущую розу.
Мисс Пеллистон и в самом деле изрядно порозовела. Лорд Рэнд на мгновение уставился на неё невидящим взором, прежде чем вспомнил, где находится, и поспешно занял соседний стул. И зачем он только произнёс эту отвратительную лесть?
Теперь он жалел, что предложил посидеть с ней, пока танцуют вальс. Его время настанет только где-то после ужина, в то время как Максу уже не терпелось сбежать из этого зверинца, пока последние крупицы здравого смысла не угасли под натиском этикета.
А между тем, если он не хочет, чтобы у мисс Пеллистон сложилось превратное впечатление, ему лучше перевести беседу в более обезличенное русло.
— Мисс Пеллистон, ваши манеры просто ужасны, — шутливо побранил он.
— Почему? Что я сделала? Уверена, эта правильная ложка, — отозвалась мисс Пеллистон, с некоторой тревогой разглядывая серебряный прибор.
— Вам полагалось сказать что-нибудь остроумное в ответ на мой комплимент.
— Знаю… но мне в голову не пришло ничего даже самого банального, — с досадой призналась она.
— Давайте подумаем вместе. Наверное, вы должны были пригрозить мне своими шипами.
Кэтрин задумалась.
— Шипами… и правда, это кажется вполне уместным. А что насчёт моих глаз? — спросила она, устремив на виконта сверкающие очи.
Лорд Рэнд едва заметно склонился к ней.
— Да, — вымолвил он, раздумывая, почему у него такое ощущение, словно он ступил на зыбкую почву, — ваши глаза прекрасны.
— Это вы уже говорили, — терпеливо напомнила ему ученица. — А что мне следовало ответить?
Он вновь сосредоточился на содержимом своей тарелки.
— Пожалуй, что они достаточно проницательны, чтобы под медоточивыми речами разглядеть горькую правду.
— Звучит весьма похоже на упрёк.
— Нет, если это говорится с улыбкой, и особенно если ещё умудритесь залиться стыдливым румянцем. Так вы вдохновите джентльмена отстаивать чистоту своих помыслов.
Мисс Пеллистон вздохнула:
— Всё так запутанно.
— Да, — согласился его милость, гораздо искреннее, нежели Кэтрин могла себе представить. — Очень запутанно. Однако, я смотрю, вы размышляете, вместо того чтобы есть, а ведь вам нужны силы, если надеетесь танцевать до рассвета. Поговорим о чём-нибудь не столь обременительном? Когда мне стоит быть готовым к тому, что Джемми примется читать лекции о расцвете и упадке Римской империи?
Почувствовав облегчение от того, что беседа наконец свернула
Она ведь уже было подумала, что с приличествующим спокойствием принимает все оказываемые его милостью неожиданные знаки внимания… до тех пор пока он, склонившись, не стал шептать ей на ухо. И тогда она вдруг остро ощутила исходящий от него едва уловимый запах… смесь мыла и чего-то древесного, а ещё сигар и вина.
Посудить беспристрастно, так не сказать, что это было приятное сочетание ароматов, а две последние составляющие и вовсе служили ярким свидетельством мужских пороков. От лорда Броуди всегда смердело табаком, алкогольными парами и бог знает чем ещё, что в сочетании с прочими злополучными привычками оного обычно вызывало у Кэтрин желание оказаться где-нибудь в другом графстве.
Лорд Рэнд, напротив, пробуждал в ней совершенно иной отклик, целую гамму ощущений, столь новых, что она не смогла бы сказать с уверенностью, чем же они всё-таки были. Тем не менее она понимала, что сии чувства решительно нельзя назвать беспристрастными. Покрывающая всё тело гусиная кожа и необходимость сосчитать до двадцати, дабы успокоить сильно бившееся сердечко, никак не вязались с её представлением об эстетичном хладнокровии.
Не считая беспощадной необходимости постоянно сталкиваться с большинством отцовских пороков, Кэтрин вела очень тихую, уединённую жизнь. У мисс Пеллистон никогда не имелось подруг её возраста. В образовании девушки не нашлось места сентиментальности и легкомыслию. И если бы сама она не читала запоем, то, может, так никогда и не узнала бы о существовании такой вещи, как флирт. Все нежные, бесхитростные чувства, что ей доводилось испытывать ранее, были вызваны играми, поэзией и романами и всегда, казалось, принадлежали миру фантазий, не имеющему ничего общего с её собственным уравновешенным мирозданием.
Теперь она начала понимать… безотчётно… Софию Уэстерн, трепещущую от близости Тома Джонса. Это было тревожаще. Нельзя принимать так близко к сердцу каких-то несколько сказанных в угоду слов. Если она не будет тщательно соблюдать здравомыслие, то вскоре возомнит себя влюбленной в каждого джентльмена, имевшего неосторожность ей польстить.
Кэтрин напомнила себе, что лорд Рэнд просто поступал, как принято в таких случаях. Его поведение казалось девушке необычным только потому, что она никогда прежде не видела виконта в подобной обстановке. Макс, очевидно, не предполагал, что она воспримет его замечания серьёзно, иначе не предложил бы обучить её правилам сей игры. И если в настоящее время эта игра казалась угрозой душевному спокойствию, то лишь из-за того, что новые ощущения частенько заставляют чувствовать себя неуютно. Вот когда она овладеет необходимыми навыками, тогда и примется за дело с тем же хладнокровием, что и он.
Не то чтобы Кэтрин намеревалась стать кокеткой. Даже будь она способна настолько поступиться своими принципам, то все равно не смогла бы сыграть эту роль. И выглядела бы совершенно нелепо. Кэтрин отчаянно хотелось отыскать некий безопасный островок между ханжеством и непристойностью… но бомонд никому не предлагал столь твёрдой нравственной почвы. Лицемерие, казалось, было здесь изысканной заменой приличиям, осторожность — неотличима от морали, а правила, похоже, постоянно обходились в угоду капризу.