Виконт, который любил меня

Куин Джулия

Кейт выглядела так, словно разлетится на миллион хрупких осколков, если он посмеет дотронуться до нее.

Гром сотряс комнату, и Кейт вздрогнула, как от удара. Удара, который остро ощутил Энтони.

– О, Кейт, – прошептал он с сочувствием.

Немного подумав, он очень осторожно потянулся к ней, не уверенный, что она знает о его присутствии. Испугать ее все равно, что разбудить лунатика.

Он нежно положил руку ей на плечо и слегка сжал:

– Я здесь, Кейт. Все будет хорошо.

Молния

снова разорвала ночь, осветив комнату резкой белой вспышкой. Кейт снова сжалась в еще более тугой комочек. До него вдруг дошло, что она не поднимает головы, потому что пытается спрятать глаза.

Он взял ее холодную как лед ладонь. Сведенные пальцы не гнулись. Труднее всего было оторвать ее руки, обнимавшие колени, но наконец Энтони сумел поднести их к губам и попытался согреть поцелуями.

– Я здесь, Кейт, – повторил он, не зная, что еще сказать. – Я здесь. Все будет хорошо.

В конце концов он умудрился тоже забраться под стол и теперь сидел на полу подле Кейт, обнимая ее вздрагивающие плечи. Она, похоже, немного расслабилась от его прикосновения, что пробудило в нем страннейшее ощущение: почти чувство гордости тем, что именно он сумел ей помочь. И еще глубочайшее облегчение, потому что он не мог вынести ее мук.

Он шептал ей на ухо утешения и нежно гладил по спине, пытаясь ободрить самим своим присутствием.

Медленно, очень медленно – он не знал, сколько времени просидел с ней под столом, – мышцы Кейт стали расслабляться. Руки немного потеплели, а дыхание, хоть и учащенное, уже не было таким хриплым.

Поняв, что ей легче, он чуть приподнял ее подбородок.

– Взгляни на меня, Кейт, – нежно, но властно приказал он. – Взгляни, и поймешь, что ты в безопасности.

Кейт попыталась открыть глаза, но ничего не получалось.

Энтони в жизни не сталкивался с подобным ужасом. Но ему казалось вполне естественным, что глаза не хотят открываться. Не хотят видеть то, что так ее пугало.

Однако через несколько секунд ей удалось открыть глаза и встретить его взгляд.

Энтони невольно отшатнулся.

Если глаза действительно зеркало души, что-то в Кейт Шеффилд разбилось в эту ночь. Она казалась измученной, потерянной и совершенно сбитой с толку.

– Не помню, – прошептала она едва слышно.

Он сжал ее руку, которую так и не выпустил, снова поднес к губам и бережно, почти по-отечески поцеловал ладонь.

– Не знаю, – покачала она головой.

– Помните, как пришли в библиотеку?

Кейт кивнула.

– Помните грозу?

Она на мгновение прикрыла глаза, словно старания держать их открытыми требовали больше энергии, чем у нее осталось.

– Гроза все еще не кончилась.

– Верно, – согласился Энтони.

Дождь по-прежнему бил по стеклу с такой же яростью,

как и раньше, но прошло несколько минут с последнего громового раската.

Кейт посмотрела на него полным отчаяния взглядом:

– Я не могу… я не…

Энтони снова сжал ее руку:

– Ничего не говорите. Говорить буду я.

Он увидел, как Кейт содрогнулась и тут же расслабилась:

– Спасибо.

Он улыбнулся, хотя знал, что в темноте она ничего не увидит. Но может, почувствует? Может, расслышит улыбку в его голосе?

– Посмотрим, – вслух размышлял он, – о чем бы мне вам рассказать…

– Расскажите о доме.

– Об этом доме? – уточнил он.

– Да.

– Хорошо, – согласился Энтони, довольный тем, что она интересуется грудой камней и извести, так много для него значившей. – Как вам известно, я здесь вырос.

– Да, ваша матушка говорила.

При этих словах что-то теплое и мощное загорелось в его груди. Он сказал, что ей совсем не обязательно говорить, и она, очевидно, была благодарна за это, но теперь, как могла, участвовала в беседе!

Это, несомненно, означает, что ей уже лучше. Открой она глаза… не сиди они под столом, все казалось бы почти нормальным.

Его поражало собственное стремление сделать все, чтобы она пришла в себя.

– Рассказать вам о том случае, когда мой брат утопил любимую куклу сестры? – спросил он.

Кейт покачала головой и снова съежилась, когда поднявшийся ветер с новой яростью стал бросать пригоршни воды на стекла. Но тут же вскинула подбородок и попросила:

– Лучше расскажите о себе.

– Хорошо, – медленно протянул Энтони, пытаясь проигнорировать смутное неловкое чувство, разливавшееся в душе. Насколько легче повествовать о братьях и сестрах, чем о себе!

– Расскажите о своем отце.

– Об отце? – едва выговорил Энтони.

Кейт улыбнулась, но он был слишком шокирован ее просьбой, чтобы заметить это.

– У вас же был отец, верно?

Горло Энтони перехватило судорогой. Он не часто говорил об отце даже со своими родными. И твердил себе, что это потому, что все в прошлом: Эдмунд мертв уже больше десяти лет. Но, по правде сказать, некоторые вещи слишком сильно бередили старые раны.

А есть раны, которые не заживают даже через столько лет!

– Он… он был великим человеком, – тихо начал Энтони. – И прекрасным отцом. Я очень его любил.

Кейт повернулась, чтобы взглянуть на него.

– Ваша мать с такой любовью говорит о нем. Поэтому я и спросила.

– Мы все любили его, – просто ответил он, глядя в пустоту. Сейчас он не видел ничего, кроме отцовского лица, каким оно было в последние минуты жизни. – Он был лучшим отцом, которого может пожелать себе любой мальчишка.