Вилла "Грусть"
Шрифт:
Вконец охрипший дядюшка повторял:
– Отличнейший, отличнейший... отличный...
Дог, просунув нос между стеблей плюща, смотрел на нас. В ту ночь мы могли бы начать новую жизнь. И не расставаться до самой смерти. Мне было так хорошо сидеть с ними за столом в огромном гараже, которого, скорей всего, теперь уже давно не существует.
11
Со временем картины прошлого заволоклись туманом: то зеленоватым, то сиреневатым флером. Флером? Нет, скорее я вижу Ивонну и Мейнта сквозь заглушающую звуки завесу и не могу сорвать ее, чтобы услышать их голоса. Боюсь, что скоро перестану различать даже лица и, чтобы немного оживить их в памяти, я и...
Хотя Мейнт был на несколько лет старше Ивонны, они подружились
Барон-то и вытащил их из "проклятой дыры", и они всегда рассказывали мне о нем с нежностью, почти как об отце. У него была большая вилла на мысе Ферра, и он постоянно снимал роскошный номер в отеле "Пале" в Биаррице и в "Бо-Риваж" в Женеве. При нем состоял целый штат прихлебателей и прихлебательниц, сопровождавших его повсюду.
Мейнт часто изображал мне его походку. Барон был под два метра ростом и ходил очень быстро, а при ходьбе сутулился. У него были некоторые причуды: летом он не выходил на солнце и целые дни просиживал в своем номере в "Пале" или в комнатах на вилле при закрытых ставнях, занавешенных окнах и вечернем освещении. При нем находилось безотлучно несколько молодых людей. От постоянного сидения взаперти с них сходил их великолепный загар.
У барона бывали частые перепады настроения. Он не терпел, чтобы ему противоречили. То становился резок, то очень ласков. Мейнту он говорил со вздохом: "В душе я - бельгийская королева Елизавета... Понимаете, несчастная, несчастнейшая королева Елизавета... Мне кажется, ты чувствуешь, как тяжело мне приходится!" От барона Мейнт узнал имена всех членов бельгийской королевской семьи и мог в одну минуту начертить их генеалогическое древо на уголке бумажной скатерти. Он многократно проделывал это, чтобы меня позабавить.
С того времени пошло и его увлечение королевой Астрид.
Барону тогда было за пятьдесят. Он много путешествовал и был знаком со многими интересными и утонченными людьми. Он часто навещал на мысе Ферра своего соседа и близкого друга английского писателя Сомерсета Моэма. Мейнт вспоминал, что однажды ужинал за одним столом с Сомерсетом Моэмом, даже не подозревая, что это он.
Другие, не столь знаменитые, но довольно-таки примечательные личности зачастили к барону, привлеченные роскошью его прихотливой жизни. Так собралась "компания", превратившая свое существование в вечный праздник. Каждый раз с виллы уезжало по пять-шесть открытых автомобилей. Ездили на танцы или на корриду.
Ивонна с Мейнтом были самыми молодыми из них. Ей едва исполнилось шестнадцать, ему - двадцать. Все их обожали. Но когда я просил показать мне фотографии тех лет, оба уверяли, что не сохранили их. И вообще рассказывали обо всем этом неохотно.
Барон умер при каких-то таинственных обстоятельствах. Либо покончил с собой. Либо погиб в автомобильной катастрофе. Мейнт снял квартиру с Женеве. Ивонна поселилась вместе с ним. Позднее она стала манекенщицей в миланском доме моделей, никаких других подробностей мне выяснить не удалось. Может быть, Мейнт между делом окончил медицинский? Он часто говорил, что у него в Женеве "медицинская практика", и я каждый раз хотел спросить: "В какой области?" Ивонна жила то в Риме, то в Милане, то в Швейцарии. Работала, что называется, "манекенщицей по контракту". Вот, кажется, последняя подробность. Но если я спрашивал, где именно она познакомилась
Они с Мейнтом никогда не рассказывали ничего конкретного, лишь неопределенно намекали на что-то и противоречили друг другу.
Бельгийского барона, который вывез их из захолустья на Лазурный берег, я в конце концов вычислил. (Сами они упорно отказывались назвать его по имени. Стыдились? Или хотели замести следы?) Когда-нибудь я разыщу всех, кто составлял "компанию", и, может быть, кто-нибудь из них вспомнит Ивонну... Я съезжу в Женеву, в Милан. Может быть, я разыщу потерянные кусочки завещанной ими головоломки.
Я познакомился с ними тогда, когда они впервые за долгие годы приехали на лето в родной город и после длительного отсутствия - до сих пор они заезжали сюда редко и ненадолго - чувствовали себя здесь чужими. Ивонна призналась, что, скажи ей кто-нибудь в шестнадцать лет, что когда-нибудь она остановится в "Эрмитаже", словно в незнакомой гостинице неизвестного курортного города, - она бы не поверила. Я же всегда мечтал родиться в провинциальном городке и не понимал, как можно отречься от места, где прошло твое детство, от родных тебе улиц, площадей и домов, с которыми столько связано. От своей родины. Вернуться на родину и не испытать восторга! Я очень серьезно объяснял Ивонне, как тяжело мне самому дается жизнь изгнанника. Она меня не слушала, валялась себе на кровати в драном шелковом халате и курила сигареты "Мюратти": ей очень понравилось их название, необычное и таинственное. Мне же оно казалось скучнейшим, поскольку в нем слышалось что-то итальянское или египетское, как в моей выдуманной фамилии. Я напоминал ей о 201 шоссе, о церкви Святого Христофора, о дядином гараже. А как же кинотеатр "Блеск"? А как же улица Руаяль, на которой она в шестнадцать лет останавливалась у каждой витрины? А как же множество других мест, которых я не знаю, но зато знает и помнит она? Вокзал, например, или парк около казино. Она пожимала плечами. Нет. Никаких воспоминаний об этом городе у нее не сохранилось.
Тем не менее, она часто водила меня в какую-то чайную, или что-то вроде того. Мы приходили туда днем, часа в два, когда отдыхающие сидели на пляже или спали после обеда. Нужно было пройти под аркадами до "Таверны", пересечь улицу и опять нырнуть под аркады. Они окружали два больших квартала, застроенных зданиями вроде казино в стиле тридцатых годов, такие встречаются в Париже на окраине семнадцатого округа и на бульваре Гувьон-Сен-Сир, ну и, конечно, в Диксмюде, Изере и на Сомме. Называлась чайная - "Регана", и аркады защищали ее от солнца. Чувствовалось, что раньше здесь было посетителей в избытке, но "Таверна" вскоре затмила чайную. Мы садились за столик в самой глубине зала. Кассирша, коротко стриженная брюнетка по имени Клод, дружила с Ивонной. Она подсаживалась к нам. Ивонна расспрашивала ее о людях, имена которых я уже знал из их разговоров с Мейнтом. Да, Рози получила от отца в наследство гостиницу в Ла-Глюза, а Паоло Эрвье работает в магазине антиквариата. Пемпин Лаворель по-прежнему гоняет на машине как бешеный. Он недавно купил "ягуар". Клод Брюн уехал в Алжир, "Йе-йе" неизвестно куда подевалась...
– Ну, а как идут твои дела в Женеве?
– спрашивала Клод.
– Да ты знаешь, неплохо... неплохо...
– рассеянно отвечала Ивонна.
– Ты остановилась у дяди?
– Нет, в "Эрмитаже".
– В "Эрмитаже"?
– спросила Клод с иронической улыбкой.
– Приходи посмотреть наш номер, - приглашала Ивонна, - забавное зрелище.
– Да, я с удовольствием зайду к вам... Как-нибудь.
Она выпивала с нами бокал вина. Огромный зал "Реганы" был пуст. На стене рядом с нами квадратами ложился солнечный свет. А на стене за темной деревянной стойкой были нарисованы озеро и горы.