Вилла "Грусть"
Шрифт:
– Сегодня "блистающая ночь", Хмара.
– Он вздыхает.
Его машина стоит неподалеку от "Розы" на обочине дороги у берега озера. Марки "Симка Шамборд". Он церемонно открывает передо мной дверцу:
– Пожалуйте в мой драндулет.
Машина заводится не сразу.
– У меня была машина с открытым верхом в Каире...
–
– внезапно осведомляется он.
– Они там, на вокзале.
Какое-то время едем молча. Затем он спрашивает:
– А куда вы направляетесь, позвольте узнать?
Я не отвечаю. Он притормаживает. Мы едем со скоростью не больше тридцати километров в час. Он оборачивается ко мне:
– Все путешествуете...
Мы оба молчим.
– Но рано или поздно придется где-нибудь осесть, - произносит он наконец.
– Увы...
Мы едем по берегу озера. Я в последний раз гляжу на сверкающие впереди огни Верье, на темные дома бульвара Карабасель над нами. Сощурившись, пытаюсь разглядеть ползущий фуникулер. И не могу. Мы отъехали слишком далеко.
– Вы когда-нибудь вернетесь к нам, Хмара?
– Не знаю...
– Счастливец вы, вот уезжаете. Ох уж мне эти горы...
– Он кивнул в сторону горного хребта, освещенного луной.
– Кажется, вот-вот обрушатся на вас. Мне здесь нечем дышать, Хмара.
В его словах слышалось искреннее страдание. Мне стало жаль его, и нечем было его утешить. К тому же он ведь меня старше.
Мы въехали в город по проспекту Маршала Леклерка. Неподалеку от дома Ивонны. Пулли вел так, словно привык к английскому левостороннему движению, но, по счастью, никакого движения, то есть, я хотел сказать, машин, не было.
– Мы приехали даже раньше, Хмара.
Он остановился на привокзальной площади, у отеля "Верден". Мы прошли по пустынному залу ожидания. Пулли даже не пришлось покупать билета для провожающих. Чемоданы остались на том же месте.
Мы сели на скамейку. Кроме нас, на перроне
– Невероятно, - заметил Пулли, - но это место напоминает вокзальчик в Рамлехе...
Он предложил мне закурить. Мы курили серьезно, в полном молчании. Кажется, у меня вышло несколько залихватских колечек.
– А мадемуазель Ивонна Жаке действительно уехала с господином Даниэлем Хендриксом?
– спокойно спросил я.
– Да. А что?
Он пригладил свои черные усы. Я подозревал, что он сейчас начнет меня утешать и подбадривать, но он молчал. Лоб у него сморщился. На висках выступил пот. Он посмотрел на часы. Две минуты первого.
– Я вам в отцы гожусь, Хмара, - с трудом выговорил он.
– Поверьте мне. У вас еще вся жизнь впереди... Мужайтесь.
– Он посмотрел по сторонам - не идет ли поезд.
– Даже я, старик, стараюсь не оглядываться назад. Стараюсь забыть Египет...
Поезд подходил к платформе. Пулли смотрел на него как завороженный.
Он вызвался помочь мне с чемоданами. Подавал их мне по одному, а я их ставил в тамбур. Один. Другой. Третий.
Мы чуть не надорвались, пока втащили сундук. Он, наверное, здорово перетрудил руку, когда поднял его и втолкнул в вагон в каком-то исступлении.
Проводник закрыл дверь. Я опустил стекло и высунулся наружу. Пулли улыбнулся мне:
– Не забывайте Египет. Счастливо, old sport! [старина (англ.)]
Я удивился, услышав от него английские слова. Он стал махать мне. Поезд тронулся. Вдруг Пулли заметил, что мы забыли у скамейки один чемодан. Он схватил его и побежал за поездом. Но наконец остановился, задыхаясь, и беспомощно развел руками. Он стоял на перроне при свете фонарей по стойке "смирно" с чемоданом в руке. И все уменьшался, уменьшался... Верный мой часовой... Оловянный солдатик...