Винни Ковальский - гнус частного сыска
Шрифт:
– Не опоздайте к ужину - в восемь часов!
– напомнила она. Ковальский заверил её, что ни в коем случае, и они с Солгрейвом двинулись к морю. Поскольку комнаты на вилле "Розмарин" сдавались по необременительным ценам, это влекло за собой кое-какие последствия - главным образом те, что путь до пляжа отнимал минут пятнадцать. Нужно было спуститься с холма по разбитой гравийной дороге, петлявшей между другими виллами и нырявшей в виноградник. Бывший полицейский инспектор шагал достаточно бодро, но Ковальскому то и дело приходилось замедлять шаг - его мучила невралгия. Оба изрядно вспотели и запыхались, когда наконец перед
Ковальский ожил. Он сбежал по ступенькам на песок, купил билет у сторожа и тут же скрылся в кабинке. Солгрейв неспешно спустился вслед за ним, расстелил на песке полотенце и стал разоблачаться. Плавки он носил прямо под одеждой.
– А вот и мистер Солгрейв!
– раздался звонкий голос Лизы. Он внезапно обнаружил себя в компании обеих девушек. Анджелина прижимала к себе красный надувной мяч, которым они незадолго до того перебрасывались. Она была в слитном купальнике, Лиза - в раздельном, слегка смущавшем Солгрейва. Он учтиво пробормотал какое-то приветствие и продолжил бороться с завязками на бермудах.
– А где же Винни?
– спросила Анджелина. Солгрейв испытал лёгкий укол ревности - его по имени не называли. Правда, он был старше Ковальского на два года, но это вряд ли шло в счёт.
– Там, - он махнул рукой в сторону кабинки, и как раз в этот момент оттуда появился Ковальский.
– Мама дорогая!
– воскликнула Лиза. Семейство голландцев, загоравших поблизости, удивлённо вытаращило глаза. Винни Ковальский, скинувший свою фланелевую пару, был облачён в купальный костюм из шерстяного трикотажа в бело-синюю полоску, с нагрудником на лямках и штанинами до середины бедра. В лучшие годы хозяина костюм был обтягивающим, но сейчас болтался на нём довольно неаппетитно. На голове у Ковальского так и осталась чёрная шёлковая ермолка.
– Неужели в двадцатых мужчины в этом купались?
– изумилась Анджелина. Солгрейв вздохнул.
– Когда-то этот костюм считался нескромным. У меня был с рукавчиками и закрытой спиной.
– Я бы сказала, похоже на трико циркача, - заметила Лиза.
– Ах, душенька, - Ковальский томно закатил свои всё ещё синие глаза, - что наша жизнь, как не сплошной цирк?
Эта невинная фраза оказалась пророческой. Солнце уже приняло ярко-алый оттенок и повисло над морем, когда Ковальский и девушки, подплывая к берегу, вдруг увидели у кромки воды лысого толстяка, отчаянно машущего рукой. По застиранной серой рубахе и таким же шортам они мгновенно узнали полковника Кейна, соседа Лизы и Анджелины по этажу. За ним маячила фигура жандарма французской полиции.
– Мистер Ковальский... мисс Бэнкс... мисс Вуд! Быстрее сюда!
– сипел Кейн. По берегу к ним подбежал мокрый Солгрейв.
– В чём дело, полковник?
– Что у вас стряслось?
– Ковальский выбирался из воды, прихрамывая на камешках. Лицо Кейна было багровым.
– Лемке...
– Monsieur LИmkИ est tuИ, - сурово сказал жандарм. Солгрейв не был силён во французском, но что такое tuer, он знал.
– Давно пора было, - хмыкнул Ковальский, отжимая на себе купальный костюм. Солгрейв стиснул его костлявое плечо.
– Винни, боюсь, это не шутка.
– Какие уж тут шутки!
– горестно проговорил полковник Кейн.
– В доме полно полиции.
– Ч-чёрт...
– пробормотал Солгрейв и посмотрел на жандарма.
– Eh... bien?
– Habillez-vous, messieurs, -
– Et vous, mademoiselles. Allons !
4.
Комиссар полиции Клод Лакан стоял на выложенном каменной плиткой полу кухни и смотрел себе под ноги. Там, на полу, лежал Йозеф Лемке, состояние которого было очевидно и несомненно. На теле не было повреждений, кроме чёрно-лилового синяка на левом виске. "Прямо по писаному, - кисло подумал Лакан, - удар тупым предметом. Профессионально врезали, ничего не скажешь". Жильцы виллы испуганно перешёптывались по-английски. Хозяйка с кухаркой опасливо жались к стене.
– Что здесь происходит?
– послышался звучный женский голос с английским акцентом. Профессор Рипли, в малиновой пижаме и с папильотками в крашеных буклях, властно протолкнулась сквозь толпу.
– Неужели убили кого-то?
– Да, мадам, постояльца с третьего этажа, - ответил Лакан.
– Жандармы не могли до вас достучаться.
– Вот так дела!
– воскликнула профессор Рипли, разглядев труп.
– Спастись из нацистской Германии - и умереть за столом, намазывая хлеб маслом!
Маслёнка с растаявшим маслом всё ещё стояла на столе. Кусок хлеба отлетел в сторону. Табурет был опрокинут, но били не им - по характеру синяка Лакан мог это определить с точностью. "Хороши достижения дактилоскопии, - подумал он, - если отпечатки снимать не с чего". Ничего похожего на улики. Вот только...
Что-то белое валялось под табуретом. Комиссар натянул перчатки, приподнял табурет и вытащил это. В его руках оказался смятый бумажный веер с китайским рисунком.
– Чьё это?
– поинтересовался он. Сердце у Солгрейва ухнулось куда-то в желудок. Не узнать этот веер было сложно.
– Моё, - Винни Ковальский глупо хихикнул, как будто находил положение нестерпимо забавным.
– Должно быть, выпал из кармана пижамы.
– Когда вы заходили на кухню?
– Около пяти часов.
– Сейчас почти восемь, - комиссар сделал пометку в записной книжке.
– Мсье Лемке был на кухне?
– Ну разумеется, - пожал плечами Ковальский.
– Ел свои бутерброды, как всегда.
– И что случилось потом?
– Я взял из холодильника лёд и ушёл.
– Вы утверждаете, что мсье Лемке был в тот момент ещё жив?
– Если вам угодно, - ответил Ковальский.
– Хотя на мой вкус, вряд ли жевание бутербродов на кухне можно считать жизнью.
– Мсье Ковальский, шутки здесь неуместны, - нахмурился комиссар Лакан.
– Тем более в вашем положении. Вы, очевидно, последний, кто видел мсье Лемке живым. Ваш веер оказался на месте убийства. А жильцы единодушно показали, что вы, мягко говоря, недолюбливали покойного.
– Что за вздор!
– Ковальский оправил бабочку.
– Мало ли кого я не люблю! Например, я не люблю крыс, детей, спортсменов, методистов, незамужних тётушек, оксфордских леваков, завсегдатаев английских клубов, бизнесменов, политиков и рекламных агентов. Это, как вы понимаете, ещё не повод их убивать. Да я и убивал в жизни только тараканов.
– Вы закончили ваш список?
– терпеливо спросил комиссар.
– А теперь будьте любезны отдать ваш паспорт. Вы заключаетесь под домашний арест. Отвозить вас в участок, думаю, пока излишне.