Виноградники ночи
Шрифт:
Резко зазвонил телефон. Он звонил и звонил, и смолк. Марк вышел на площадку, прихлопнул дверь. На лестнице было пусто и тихо. Только в квартире под крышей детская рука разучивала вальс — спотыкалась, смолкала, начинала снова.
Не знаю, как бы повернулось мое повествованье, если бы в дело не вмешался случай. Я и не мог предположить, что именно в тот момент, когда Марк выйдет из подъезда дома, где расположена квартира Руди, он едва не столкнется с самим хозяином квартиры! Тот как раз вынырнул из-за угла вместе с неразлучным Шломо, и вдруг — увидел Марка.
Схватив Шломо за руку, дернул ее… Шломо хотел было возмутиться,
— Иди за ним!
— Что?…
Мясистый нос — в мелких капельках пота. Темные пятна на рубахе подмышками и на груди.
— Я должен бежать за ним в такую жару?!
— Он опасен.
— Англичанин?
— Возможно…
— Так может, убрать его, и дело с концом?
— Не надо. Проследи.
— Ладно уж…. Черт с тобой!
Подтянул брюки, затрусил по улице.
— Будь осторожен! Не засветись!
Не прерывая бега, мотнул курчавой головой.
Руди вошел в подъезд. В квартире Ауэрбахов наверху маленькая Соня неутомимо насиловала пианино. Подошел к двери, проверил растяжку — едва заметный волосок на уровне колен. Так и есть — порван. Вошел, внимательно — комната за комнатой — осмотрел квартиру. Все было на своих местах… Но это ощущенье — другого, взгляда — другого, присутствия — другого!
Сел в кресло у стола, потянулся за трубкой в пепельнице — одернул руку… Все пошло наперекосяк с приездом этого чертова контролера. Он действует нелогично, допускает ошибки… А, может, он хочет, чтобы так о нем думали? И у него есть какой-то план… Но какой?
Встал с кресла, заходил из угла в угол.
Зазвонил телефон. Это был Шломо.
— Я его упустил! — кричал Шломо, — он вдруг рванул! Я побежал за ним… и потерял! Слышишь?
— Слышу. Ты, наверно, спугнул его.
— Да нет же!
— Ты откуда звонишь?
— Из Центральной почты.
— Иди домой. Я свяжусь с тобой.
— Домой?
— Да-да! Я дам знать!..
Застыл с трубкой в руке, передернул плечами. Как тяжело иметь дело с дураками и дилетантами! И — снова это чувство, будто кто-то подглядывает за тобой… Помедлил — крутанул телефонный диск.
Яков вдруг увидел того человека. Тот шел по Бен-Иегуда слева от него и немного впереди в своей мятой шляпе и потертом, посверкивающем на сгибах локтей, пиджаке. Шел быстро, не глядя по сторонам, опустив голову. Он поравнялся с кафе «Европа», что на углу Яффо и Бен-Иегуда, и остановился. Это было неожиданно — Яков резко сбавил шаг, какая-то женщина, шедшая сзади, резко толкнула его в спину, вскрикнула. Человек оглянулся… Несколько мгновений он стоял, тревожно глядя по сторонам, словно пробудился от сна — и уже размеренно и неторопливо зашагал вниз по Яффо, в направлении Старого города.
С того момента, как Яков увидел незнакомца в своем дворе, он больше не встречал его, и как тогда, вдруг почувствовал, будто его втягивает в себя как щепку, невидимый водоворот — надо было развернуться и уйти, но вместо этого Яков двинулся вслед за ним. Тот шел все быстрей, и Яков тоже ускорил шаг. Он уже почти бежал, чтобы не потерять из вида эту шляпу, мелькавшую среди платков и фесок, куфий, фуражек… Вдруг кто-то дернул его за руку, да так сильно, что Яков едва не
Просторный двор был окружен со всех сторон густой шпалерой кустов. За купами кипарисов, вознесших к небу свои зеленые свечи, загудел поезд, надвинулся, заполонив все пространство лязгом и стуком колес, простучал, смолк… «Пошли, — проговорил тот, что сидел слева, и взял Якова под руку. — И не дергайся! Все равно никто не услышит».
Деревянная резная дверь распахнулась неслышно.
— Дорогой мой, — раздался знакомый голос, — а мы вас заждались!
Приподнялся из-за стола. Сверкнули навстречу гостю очки, расплылись в улыбке тонкие губы. Протянул Якову вялую воблу ладони — Яков коснулся ее.
— Садитесь же!
Яков сел на стул и огляделся: у окна стоял еще один маленький стол с пишущей машинкой (из каретки выглядывала полоска бумаги), а всю дальнюю стену от пола до потолка занимали полки, плотно заставленные книгами вперемежку с канцелярскими папками.
— О, нет, между нами не будет формальностей, не беспокойтесь! — вскричал хозяин. — Помните ли вы? Меня зовут Генрих Ильич. Прошу любить и жаловать…
В комнату мягким кошачьими шагом вошел белобрысый; склонившись над ухом хозяина, зашептал… Лицо Генриха Ильича вдруг застыло, губы дернулись… Обернувшись к белобрысому что-то сказал — тот поспешно вышел из комнаты Во дворе взревел мотор, зашелестели шины по гравию…
— Да… — проговорил хозяин, снова обернувшись к гостю, — ваш знакомец в шляпе доставляет много хлопот. Но… если бы не он, мы с вами никогда бы не встретились. Только прошу вас, держитесь от него подальше.
— Зачем вы привезли меня сюда? Что за шутки?
— Это вы хорошо сказали… Как заметил наш великий поэт, и жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка…
— К чему вы демонстрируете передо мной свои школьные знания?! Что вам нужно от меня?
Хихикнул тонкой фистулой:
— Не злитесь! Доставили вас, потому что вы сами, ножками своими никак сюда не доберетесь. Да и увязались вы совсем некстати за этим чертовым… киногероем.
Откинулся на спинку кресла. Склонил голову на грудь.
— Людей не хватает. Вот беда! Казалось, выманили зверя из логова… Ан нет! Проскочил, потому что не углядели… И важнейшие документы оказались в чужих руках!
Помолчал, глядя в окно.
— Надоел мне этот город… Как там на местном наречии? Иерушалаим… Ир-шалом? Город мира. Большего издевательства и придумать трудно! Иногда мне кажется, что это — какая-то дыра в пространстве, засасывающая тебя… И нужны неимоверные усилия, чтобы в нее не свалиться.