Виноградники ночи
Шрифт:
Она не слышит. Голос глохнет в лязге и грохоте.
Выходим. Ждем под палящим солнцем на остановке.
— Газировочки бы выпить… — говорит он намеренно-безразличным тоном.
— Слушай, а, может, она права?
— О чем ты…
— Я говорю, может, только там — чувствуешь себя человеком?
— Человеком! Дрожать день и ночь от страха!
— А мы —
Молчит. Губы отопыриваются как у обиженного ребенка. Влезаем в автобус. Он отворачивается, смотрит в стекло. Умеренность честность долг умеренность честность долг умеренность честность до… умере…
Пыль. Дорожная скука.
Через несколько дней проскакала через местечко красная конница. За ней потянулись телеги и фуры — неповоротливый армейский обоз. Но и они скрылись за дальним лесом. Правда, вторжение их не прошло бесследно, ибо оставило после себя — власть. В синагогу — единственное просторное каменное строенье — по-хозяйски, основательно въехала то ли снабженческая контора, то ли провиантский склад, и начальник его ходил по поселку в справной гимнастерке и начищенных до блеска сапогах. При нем состояло человек пятнадцать красноармейцев, рыскавших по соседним деревням в поисках провианта и фуража. Поначалу, правда, пошукали и в местечке, но сразу поняли что разжиться здесь можно разве что мышами. Жили солидно, не озорничали не баламутили как беляки либо петлюровцы — чувствовалось, устраиваются надолго.
Собрали сходку на площади перед бывшей синагогой, и начальник то и дело одергивая гимнастерку и даже краснея от некоторого волненья мускулистой короткой шеей, объявил, что в местечке провозглашается советская власть. Трудовой еврейский народ, сбросивший иго помещиков и буржуазии, вливается с сего момента в единую пролетарско-крестьянскую семью. А скоро, с победой мировой революции, нации как вредный пережиток и вовсе отомрут! Отныне ликвидируется черта оседлости, и будь ты еврей или нееврей, можешь селиться где угодно: хочешь в Петрограде, хочешь — в Москве, и потому как ты — равноправный гражданин, работа тебе всегда найдется.
От этих новостей голова шла кругом. Правда, равви Шахно, да и другие местные умники отнеслись недоверчиво к словам начальника и говорили, что пока-де им официальную бумагу не покажут, они ни за что не поверят. Да хоть бы это и так — все одно, в новом законе подвох, рассыпятся евреи в разные стороны как горох из мешка, а их и раздавят поодиночке!
Между тем дребезжащее, отчаянно грохочущее колесо девятнадцатого года катилось уже в сентябрь. Начальник уехал из местечка, оставив после себя чернильницу-невыливайку и круглую печать со звездой. Сии символы власти и были вручены Мотьке Лившицу, должно быть, оттого, что Мотька на удивление быстро научился сыпать звенящие как пустые жестянки новые слова. Был вручен Мотьке и маузер в новенькой кобуре, каковой маузер таскал за ним по всему местечку пьяный от счастья мальчонка, взятый Мотькой в должность — то ли ординарец, то ли курьер. И над бывшей синагогой, где сидел Мотька за пустым колченогим столом, развевался красный флаг.
А вскоре произошли события, о которых долго еще вспоминали в местечке. Начались они в один из последних августовских дней, в самую жару, когда улицы были пустынны, и даже старухи не сидели на завалинках, даже мальчишки не возились в пыли… Но несколько зевак, изумленно
Протерев глаза, с трудом узнавали угрюмого, необщительного постояльца Канторовичей. Несколько человек даже увязались следом и дошли до бывшей синагоги, где канторовичев гость привязал коня к ограде, неторопливо взошел на крыльцо — и скрылся за дверью… Через несколько минут в дверь просунулась сонная ошарашенная морда Мотьки, издала восклицанье — и тоже исчезла. Но вслед появился мотькин ординарец с седлом в руках. Он подошел к коню и стал осторожно и ловко взнуздывать его… Наконец, вышли на крыльцо и Мотька с канторовичевым постояльцем. Мотька проводил его до ворот, хихикая, потирая от возбужденья руки; вскочил в седло, гикнул — и умчался по дороге в город…
Что и говорить, не с пустыми руками явился к Мотьке Шимон. И не только подарком почтил, но, главное, мысль подсказал, своевременную, дельную мысль! И теперь, шествуя посреди улицы в глубоко надвинутой на уши шляпе и наглухо застегнутом пиджаке, он все вспоминал изумленное лицо Мотьки, хищный блеск в его глазах.
Вернувшись домой, Шимон еще долго кружил по комнате…
— …Значит, в ближайшие дни?
— Именно так, — сказал Шимон.
Как темны ночи в конце августа, как беспробудно долги! Об этом ли думал равви Шахно, глядя в окно, мерно постукивая по стеклу длинными пальцами?
— Можете мне поверить. Не в моих интересах обманывать вас. Мотька был вчера в городе и все согласовал.
Полное тело равви колыхнулось. Отошел от окна, сел в кресло напротив Шимона.
— Боится, один не справится?
— Нет. Надо было известить. Чтобы без самоуправства…
— Так… Но почему этот… сморчок уверен, что я утаиваю общинные деньги и синагогальную утварь?
— Очень просто. Когда открыли синагогу, она оказалась пуста. Записи же, изъятые совместно с другими документами у старосты, свидетельствуют, что в общинной кассе еще оставалось кое-что… Я могу назвать точную цифру.
— Стоп! Стоп… — сказал равви, морщась и вскидывая руку. — Я вижу, вы вполне в курсе… Не понимаю только, какая вам… да-да, именно вам от всего этого выгода?
— Ну, при чем здесь это?!
— Погодите… Вы приходите с заявлением о том, что имуществу общины угрожает опасность…
— Экспроприация!
— Хорошо. Будем для простоты называть так. Это кровно касается всех. Поэтому между нами не должно быть никаких недомолвок. Я просил бы…
— Объясниться?
Вежливый кивок головы.
— Но все очень просто. Я узнал, что экспроприация угрожает и моей тете… У нее лавочка. И кое-что есть…
— Ах, да… вы, ведь, родственник Канторовича! — и, нахмурившись, ребе погладил холеную бороду. — Уж эти мне ревнители Торы! Нельзя же в самом деле считать, что лишь ты один имеешь, как это у вас сейчас принято выражаться?.. бессрочный пропуск ко Всевышнему! — поднял на Шимона глаза, устало улыбнулся. — Но вам это неинтересно…
— Дело есть дело, — сказал Шимон. — Так вот, я смог договориться с Мотькой, передав ему определенную сумму. Думаю, в интересах общины я мог бы повторить операцию… В этом случае Мотька изымет не все, а какую-то заранее обговоренную часть. В документах же будет отмечено, что изъятие произведено полностью…