Винтажный бог
Шрифт:
На выписку собралось всё отделение. За время нахождения здесь я успел пересечься с каждым членом персонала по нескольку раз. Был здесь и строгий врач, терпеливо отвечающий на бабушкины нескончаемые вопросы, и смешливая медсестра, сначала «мешавшая» мне ходить, а потом сопровождавшая на каждый сеанс физиотерапии. И другая медсестра, принёсшая мне охапку детских книжек, которые я только что вернул, благополучно прочитав. Мне дали какие-то назначения, список лекарственных препаратов, направление на физиотерапию в уже местную поликлинику. Как шепнула бабушка: «Это я тебе потом всё объясню».
А потом мы вышли на улицу. Я ещё ни разу не покидал здание больницы. Да, приходилось посещать разные кабинеты, где меня кололи, слушали холодным
Об этом странном агрегате следовало рассказать поподробнее. Поначалу было страшно, и каждая поездка вызывала неприятные ощущения внутри. Словно желудок подскакивал к горлу, а тело отрывалось от пола. Ещё и происходящая с пространством метаморфоза выглядела невероятной. Когда двери закрывались, там был один коридор, а когда снова открывались – выход был уже в другое место. Другой цвет стен, другое оформление, другой линолеум и кабинеты. Это потом я осознал, проанализировав внутренние чувства и понял, что мы просто перемещались вверх и вниз, но поначалу это казалось колдовством. Я даже взвыл от неожиданности и принялся цепляться за врача.
Но вот выходить за пределы здания мне ещё ни разу не доводилось. Больничная застеклённая дверь, ступени, а дальше зелёный забор из деревьев. Нет, не парадный королевский парк, где всё вымерено по линеечке, и подобраны сорта, цветущие одновременно. Нет, но словно кто-то пересадил кусок леса к себе во двор, или, наоборот, построил больницу в глухом лесу. Из окна моей палаты открывался вид на дорогу. Неужели лес такой маленький?
– Давай быстрей, – торопила бабушка засмотревшегося меня, – дядя Булат ждёт. Он, чтоб тебя забрать, сегодня с работы отпросился.
Спрашивать, кто такой дядя Булат, я постеснялся. Ещё хватит времени обо всём разузнать, ну, или догадаться по косвенным признакам и оговоркам.
А вот нет. Оказалось, что кусок леса был лишь у входа, за воротами же открывались совсем иные пространства. Широкая ровная дорога, словно укатанная телегами с одинаково гладкими колесами. Да и сама машина, в которую меня затолкала бабушка, оказалась странной, шумной, тесной и непривычно быстрой. Я поначалу даже собирался выбраться наружу, но дядя Булат оказался быстрее. Он что-то повернул, нажал, двери с щелчком заблокировались, а потом машина дёрнулась и понеслась по дороге, прямо в узкую щель выездных ворот. Натренированный лифтом, я не взвыл, умело сдержав первоначальный порыв вылезти в окно. Ворота стремительно приближались, и, похоже, только я один испытывал сомнения в том, что мы протиснемся в них, а не расшибёмся в лепёшку.
– Мы не поместимся!
– Тёть Валь, экий он у тебя нервный. Его точно от переломов лечили? Не от психа?
– Булатик, золотко, ты за дорогой лучше следи. Знаю я твоё лихачество.
– Не обижайся, но не похоже, что он, вообще, когда-либо на мотоцикле гонять сможет. Нервный какой-то стал.
Бабушка и дядя синхронно рассмеялись, словно знали нечто такое, что делало их соучастниками. Мужчина периодически оборачивался, шутил, болтал с нами, навстречу проносились такие же машины. Казалось, мы вот-вот столкнёмся лоб в лоб, но каждый раз либо дядя, либо водитель встречного автомобиля вовремя отворачивали руль. Или мне так казалось. Несколько раз попадались огромные и шумные машины, «Камаз» – было написано на их оранжевых мордах. Их страшные колёса проносились в боковом окне мимо моего лица, равнодушно и мощно крутящиеся прямо на уровне глаз, отчего моя нынешняя хрупкость ощущалась ещё болезненнее. Ведь даже творение рук самого человека может со случайной лёгкостью раздавить и убить его самого.
– При-и-иехали, – дядя Булат притормозил перед забором, некрашеные, потускневшие, прибитые вразнобой штакетины ограждали двор. За ними красовался высокий, даже по меркам моей бывшей родины, деревянный
– Ну, здравствуй, мой новый дом. Надеюсь, мы с тобой поладим, – прошептал я по стародавней привычке из моего мира, где считалось, что всё вокруг живое и имеет душу, поэтому лучше не ссориться ни с кем по пустякам, а попытаться поладить миром.
Глава 1.4
Валентина Ивановна оказалась заслуженным учителем математики и любителем истории, так что в доме скопилась уйма книг, которые я, едва научившись читать, принялся осваивать. В моём мире чтением и написанием занимались летописцы по специальным заказам аристократов, церковников или самого монарха. Получить допуск к хранилищам удавалось далеко не каждому дворянину, так что мне было очень интересно, сколько знаний может уместиться в одну мою человечью жизнь. Сколько книг я смогу прочитать здесь? Потому что в моём мире книг было мало, их делили на странички, раздавали книгочеям, и те переписывали их за ночь. Но всё равно среднее количество прочитанных книг за человеческую жизнь исчислялось десятками. Благочестивые трактаты, биографии знаменитых монархов, героический эпос и колдовские книги – ничего научного и обучающего я так и не сумел припомнить.
Местные жители чаще интересовались приворотными отварами, ядами, изготовлением оберегов и талисманов на удачу, а также как навести порчу на конкурентов, соперников и даже соседей. Следить за движением звёзд начали тоже неспроста. Названия созвездий, их расположение, ретроградные петли и годовые изменения давали работу сотням составителям гороскопов и помогали в предсказании удачных дат для важных событий.
Да и сам я не особо интересовался, чем занимаются эти хрупкие существа. Их жизни в моём тогдашнем понимании исчислялись неделями, даже лица монархов запоминать было бессмысленно. В следующий раз, когда я видел венценосную особу на троне, это был уже совершенно другой человек.
Тут же я сидел на стуле, поставленном прямо в открытых створках книжного шкафа, и читал о началах геометрии в Древнем Египте, о системе счисления Майя, где как раз и использовались так полюбившиеся мне двадцатеричные разряды, о древнерусских счётных словах. Я с восхищением сравнивал тьму, тьму тём, тьму великую и тьму тьмущую. Бабушка сновала туда-сюда мимо меня, подозрительно посматривая и попутно притаскивая чай с бутербродами, но ничего не говорила. Память у меня оставалась прежней, как здесь это называлось – фотографической, так что вскоре я уже заимел представление о текущей эпохе и её уровне развития. Если сравнивать с покинутым мной миром, этот продвинулся на много веков вперёд. А если учесть, что всё созданное человечеством абсолютно не учитывало магию, никак на неё не опиралось, то разрыв увеличивался ещё сильнее.
Особенно мне понравилась математика. Так получилось, что первой мне попалась книга по векторной алгебре, где сложение, вычитание и умножение направленных отрезков описывалось очень подробными картинками. Немного круто для начинающего, но объяснения меня очаровали. Казалось бы, на ровном месте придумать чёрточку со стрелочкой, абсолютно абстрактно, не завязано ни на какие природные процессы, создать принципы для её существования и вырастить целый раздел науки. Интересно, это в моём мире человечество до таких идей не доросло, или местные – люди совсем другого толка? Или дело всё-таки в отсутствии магии? Я даже невольно зауважал их, этих беспомощных, слабых существ: не имея возможности опираться на магические силы, они поставили себе на службу то, что было в их распоряжении. Из скудных ресурсов вырастили столь неожиданные и красивые в своей безупречной логике «плоды». Правило треугольника, правило параллелограмма, умножение на число. Красиво. В этот момент объём незнакомых слов превысил некий лимит: