Вирус самоубийства

Игомонова Ольга

— Розовый цвет я действительно не люблю, а твой дизайн мне понравился, и даже очень. Я сам, конечно, у нее в квартире не был, и идти туда не собираюсь. Не обижайся — ничего личного! Просто я никогда не хожу в гости к актерам. Я же режиссер, мне нужно держать определенную дистанцию. Но Янка отсняла кучу фотографий своей новой квартиры и теперь показывает их всем без исключения. Ну и мне, конечно, тоже показала. Она ими хвастается так, будто этот дизайн — ее личная заслуга. Скажу честно — впечатляет! Ты и в самом деле молодец. Отличная работа!

Антонина облегченно рассмеялась:

— Игорь Борисович, вы мне льстите! Я в жизни не поверю, что вам может понравиться такой слащавый девический интерьер!

Он может быть по вкусу только Янке! И то я надеюсь, что он ей быстро надоест, и она захочет сделать редизайн. Тогда у меня будет шанс еще раз немного заработать.

— Нет, Антон, ты не права, и ты сама это знаешь. Твой дизайн получился совсем не слащавый. Все подобрано очень стильно, я бы даже сказал строго. Никогда не думал, что розовый интерьер может выглядеть так прилично. Я бы и сам не возражал оказаться в похожей обстановке.

— Хотите, я вам это организую? — кокетливо предложила она. — Прямо здесь, в этих хоромах, которые вы так добросовестно охраняете? Только учтите: мои услуги не из дешевых!

Он рассмеялся:

— Ну, нет, я думаю, что это будет уже слишком.

— Ага, испугались?

— Да нет, не испугался. Знаешь, Антон, у Эдит Пиаф есть песня, которая называется «Жизнь в розовом цвете». В ней есть примерно такие слова: «Когда Он обнимает меня и шепчет мне на ухо слова любви, мое сердце начинает биться от счастья, и я вижу жизнь в розовом цвете». Ну, или что-то вроде этого. Так что если ты хочешь добавить в мои серые будни немного розовых оттенков, то давай забудем твои профессиональные амбиции и последуем мудрому совету знаменитой певицы. Я думаю, что такая доза розового не помешает нам обоим.

Антонина густо покраснела. В приглушенном свете свечей ее смущение было незаметно, но пауза была неловкой. Режиссер замолчал и долго смотрел ей в глаза, потом правой рукой легко сжал ее левое запястье и вполголоса сказал:

— Антон, я так по тебе скучал!

Она опустила взгляд и тихо спросила:

— Почему же вы не звонили?

— Антон, я не мог! Я же ставил спектакль! Ты же знаешь, какой это сложный процесс. Я должен был всю свою энергию, все свои эмоции и силы отдавать этой постановке. Иначе ничего не получится! Спектакль — это не кино. В каждом спектакле необходимо всем выложиться полностью, до конца — и режиссеру, и актерам. Но есть небольшая разница: актеры должны выкладываться на каждом представлении, а режиссер — только в период репетиций. Поэтому при постановке нового спектакля режиссер сжигает себя дотла. В это время невозможны никакие личные эмоции и переживания. Поэтому я стараюсь избегать любого общения, не связанного с работой. Если бы я мог, то на время репетиций я бы всех актеров запер в резервации, чтобы они не отвлекались ни на что, кроме своей роли. Накануне спектакля я им даже запрещаю посещать увеселительные места и заниматься сексом. Но, честно говоря, я не уверен, что они придерживаются моих запретов.

— Вы могли бы просто позвонить…

— Нет, не мог! Я же в это время становлюсь абсолютно невыносимым! Спроси актеров — это все знают! Я вообще удивляюсь, как они меня терпят в этот период. Я на всех ору, срываюсь из-за любых мелочей, меня раздражает все: ошибки в тексте, неточные движения персонажей, освещение сцены, качество звука — все! В это время я даже начинаю всех ненавидеть! Но потом я всегда обязательно извиняюсь за свое поведение. Вот завтра, когда приду в театр, первым делом извинюсь перед всеми участниками спектакля и попрошу прощения за свой несносный характер. Кстати, завтра могут быть рецензии в прессе на нашу премьеру. Я уже дал поручение литчасти собрать все публикации, так что послезавтра обязательно приходи в театр, почитаем их вместе.

— Хорошо, я приду. Но все равно вы могли бы мне позвонить.

— Антон, обещаю: теперь я

буду звонить тебе столько, что ты сама будешь этому не рада. Ты начнешь на коленях умолять меня, чтобы я оставил тебя в покое.

— Не начну.

— Нет, начнешь!

Он продолжал легко сжимать ее руку, но голос его стал тихим и хриплым:

— Антон, я так рад тебя видеть! Я так по тебе скучал! Ты такая красивая…

Она чувствовала тепло его ладоней на своих запястьях, потом на предплечье, на плечах… Его тело источало элегантный аромат дорогого мужского парфюма. На его губах еще оставался вкус шампанского. Между поцелуями он шептал ей нежные слова, и его губы становились все более и более требовательными. Миниатюрная Антонина утонула в его объятьях. Ей казалось, что они кружатся в медленном вальсе, а вокруг мелькают стены кухни, гостиной, спальни… Девушка больше не сдерживала своего желания. Каждое прикосновение мужских рук разжигало в ней новые чувства, а голова кружилась от выпитого шампанского и противоречивых эмоций. Девушка осыпала лицо и тело режиссера нетерпеливыми ответными поцелуями, и они оба растворились в водовороте страсти. Все, что произошло потом, оказалось для Антонины и знакомым, и новым одновременно, и ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

* * *

Антонина открыла глаза. Под одеялом было тепло и уютно, и ощущать рядом с собой сильное мужское тело было очень приятно. Но что сейчас: утро? день? или все еще ночь? Чувство времени полностью пропало: казалось, что прошла уже целая вечность.

Светильник на прикроватном столике освещал спальню приглушенным светом. Ее платье небрежно разметалось по ковру, а куда делось ее нижнее белье, для девушки осталось загадкой. Она осторожно перевернулась на спину и наткнулась на пристальный взгляд серых глаз, которые стали для нее почти родными. Игорь Борисович смотрел на нее с улыбкой, и в темных зрачках его серых глаз озорными огоньками отражались отблески лампы.

— Привет, Антон!

Девушка забеспокоилась:

— Что, уже утро? Который час?

— Нет, до утра еще далеко. Не волнуйся, у нас с тобой еще много времени. Мы можем повторить все это еще несколько раз.

— Нет, я…

— Т-с-с… — он остановил ее на полуслове долгим и нежным поцелуем.

— Я только…

И снова поцелуй, уже более требовательный. И хриплый шепот:

— Молчи… ты такая красивая…

Не в силах сопротивляться, она обвила его шею руками, и они снова слились в единое целое.

* * *

Когда они, наконец, в изнеможении снова забрались под одеяло, Игорь Борисович выключил свет, но сна не было. Оба молчали. Антонина пыталась разобраться в своих чувствах и понять, что происходит в ее душе.

Темнота и только что пережитая близость вызывали на откровенность. Затянувшуюся паузу первым нарушил режиссер:

— Антон, у меня к тебе есть одна огромная просьба. Обещай, что выполнишь.

— Конечно, Игорь Борисович.

— Она как раз об этом. Не называй меня больше по имени-отчеству. Я сразу чувствую себя рядом с тобой столетним стариком. А я ведь еще совсем не стар, как ты только что смогла убедиться. Называй меня просто Игорь, а еще лучше Гоша. Так меня звали в детстве, и так зовут меня сейчас самые близкие друзья.

— Хорошо, Игорь Бор…. Хорошо, я буду называть вас Игорь.

— И давай на «ты». Договорились?

— Договорились.

— Ну, так как же ты меня теперь будешь называть?

— Игорь. Ты, Игорь. Извините… извини, но называть тебя Гошей я пока не готова.

— Ну, ладно. Дома потренируешься, потом перейдешь на Гошу. Я понимаю, первое время для тебя это может быть трудновато.

— Хорошо, я постараюсь.

— Антон, а как тебя называют дома, в семье?

— Так и зовут — Антон.