Висенна. Времена надежды
Шрифт:
— В Воздух и Огонь тебя посвящали волки. — Наставник поднялся и снова оглаживал мантию, мерцающую под светом двух лун. То ли гордился атласной тканью с отливом, то ли от беспокойства не знал, куда девать руки. — Про Воду ничего не скажу. Но со стихией нашей школы тебя в меру сил познакомлю. Готовься. Вечером ты начинаешь «nihil elprovo», «испытание ничем». Посвящение стихии Земли.
Земля с шорохом осыпалась в каменную горловину. Спарк прикрыл глаза, крепче взялся за веревку. Над головой заскрипел ворот, и парень поплыл вниз, в каменный мешок. Срок испытания ему не сказали:
«Когда ангел любви нажмет клавишу play,» — вспомнил Игнат песню. Кажется, «Крематорий» ее пел. Там, на Земле, у Кузовка. А вот нажать бы перемотку! И сразу — в конец пленки. Все, что я делаю здесь, можно описать единственным словом: жду. Ну, а потом? Я ведь выпал, напрочь вывалился из прошлой жизни — куда мне возвращаться?…
Спарк соскочил с беседки на пол неширокого каменного мешка, отвязал сверток с кошмой. Веревка живо скользнула вверх. Заскрежетала — камень по камню — крышка. Надвинулась. Глухо бухнула, погружаясь в пазы.
Тьма.
Тихо. Ничего не слышно. То есть, абсолютно ничего.
Спарк постоял некоторое время, привыкая к весу собственного тела. Открыл и закрыл глаза. Никакой разницы. Переступил по полу. Нащупал сток и отверстие в полу для туалета. Вернулся к стенам. Наощупь разыскал небольшую нишу, куда по хитро изогнутому ходу будут проталкивать воду и еду — раз в день. Потоптавшись еще, нашел ровную площадку для сна. Постелил там свою неизменную кошму. Вообще-то в «испытании ничем» ему не полагалось совсем никаких вещей. Одежды тоже не полагалось, как и постели. Но после памятного полета, когда Спарк попал в снежный шквал, и крепко перемерз, он стал покашливать. Нечасто, и только в сырую погоду. Однако — ни с того, ни с сего. Лечился гусиным жиром, храбрился, а сам все же опасался. Вот Хартли и приказал взять войлок: чтобы не усугублять.
Спарк сел на кошму. Холода он пока что не чувствовал. Да и не будет тут холода. Прохлада, свежесть, или, напротив, палящее дыхание — это все Ветер. Жгучее пламя, боевая ярость, когда имени своего не помнишь — это Огонь. А Земля — молчаливая тьма. Грозная, неподвижная и неизменная. Селевые потоки, как и осыпающиеся при откапывании ям комочки — не в счет. Меньше, чем слезинка на щеке планеты. Из всех стихий земля меняется медленнее всего. Опора сущего.
Спарк поднял голову к невидимому небу. Где-то там, за квадратным люком, между рябиновых веток плывут звезды. Яркая, иссиня-белая Пятка, в иных местах называемая Опора. Над ней высоко три маленькие звездочки — Вершина или Наконечник. А все вместе — созвездие Стрелы.
Звездочки Стрелы то и дело ныряли в облака, прятались за острые верхушки, но держались правильно: за левым плечом, медленно проворачиваясь к закату. Первым бежал Сэдди, вторым скользил Рикард, третьим — Остромов. Ночной бор никто из них не разглядывал, полагались на слух. В густом лесу и днем-то редко видно дальше восьмидесяти шагов. К границе мокрых ельников троицу доставил Кентрай. Сесть грифону было негде, и на землю разведчики соскользнули в очередь, по веревочной лестнице. Потом чьелано улетел на север, а следопыты побежали на юг — в Бессонные Земли.
— Ну что
— Осторожно. Школа уже рядом.
И действительно, совсем скоро над краем леса показался шпиль дозорной вышки: Школу построили на единственном в округе сухом холме и высоко вывели сторожевые башни. Треугольные крыши блестели свежим лемехом. Рикард прикинул на глаз: если исхитриться влезть на гибкую тонкую верхушку вон той елки, да толкнуться — и то до площадки под сапогами дозорного останется добрых два человеческих роста. Обзор у часовых наверняка превосходный, и далеко-далеко под заходящим солнцем взблескивают их тяжелые копья. Засланцы поежились: здесь был уже не беспечный север, а самая тревожная окраина Леса — Бессонные Земли.
Пришлось отойти поодаль, и обосноваться в такой ложбине, которую с вышек не было видно. Как условились раньше, Сэдди остался готовить временную стоянку — не слишком скрытную. Так, шли охотники, пристали на пару дней, шкурок наловить, да гусей накоптить… На Школу посмотреть, диковина ведь.
Под этим предлогом Рикард и Остромов смело отправились прямо к воротам Школы. И попали в самый разгар событий. Думали сперва походить неспешно вокруг, подивиться — тем более, было на что. Школу, как хорошую крепость, охватывал изрядных размеров сухой ров, над которым подымался мощный вал, укрепленный поверху еще и забором из заостренных бревен. Те самые дозорные стрельницы, издали глядевшиеся тонкими острыми иглами, росли с верхних площадок массивных срубов-восьмериков, в тридцать два бревна высотой, а срубы размещались по всем четырем углам крепостной ограды.
Завидев густую толпу пестро одетого и снаряженного народа, входящего в школьные ворота, гости двинулись следом. В малозаселенном краю такое большое собрание означало нечто важное. По опущенному мосту лазутчики пересекли ров. Среди множества людей и зверей никто на них лишнего взгляда не бросил. Внутренний двор Школы, ограниченный слева фундаментом будущей магической Башни, справа — длинной конюшней и плетеной хворостяной изнанкой вала, а напротив ворот перегороженный главным зданием — весь этот двор битком забили жители Бессонных Земель.
— Что происходит? — спросил Остромов у тощего охотника. Тот повернулся, и крепыш изумленно хлопнул глазами:
— Гренхат!
— Рик, Ост?! — не менее удивленно отозвался человек.
Встреченный был Геллер Гренхат — тот самый лесовик, который в черную весну обежал всю северо-восточную окраину, созывая охотников на выручку. Хотя он и считал себя трусом, но помог здорово, а потому на прощальном пиру ватаги ему нашлось место. С того лета Рикард его и запомнил.
Гренхат почесал тщательно выбритый затылок:
— Сегодня Школа будет Опоясанного менять. И Хельви взметную грамоту зачитает, чтобы краю дали право помимо Совета границу держать. Потому, с Владыкой Грязи снова заелись в запрошлый год. А письма пока туда-сюда…
— Стой, — обескураженно махнул рукой Рикард, — Это ж вроде не по закону. Нам, — хотел сказать «в Школе», вовремя поправился:
— Волки говорили той весной… ну, помнишь… На Опоясанного надо жаловаться в Совет, там особый суд на такое выделен.
Геллер раздраженно дернул острыми плечами: