Висенна. Времена надежды
Шрифт:
— Не единожды посылали! Так, видишь, нынешний Опоясанный чьим-то золотом ставлен. На все жалобы ответ одинаковый, мол сами виноваты и все. Ну, один раз мы неправы, второй… Но не всегда же!
— И что теперь? — богатырь Остромов привычно поднял руку, почесать затылок.
— Пусти вперед! — потребовали за спиной, — Еще и руку поднял! И так ничего не видно!
Остромов повернулся на звонкий голос, наклонился и легко забросил на плечи пару ежей:
— Отсюда видно?
Ежи попытались проделать вежливый поклон, но едва не кувыркнулись. Пришлось им ограничиться короткой благодарностью.
Голоса слились в неразборчивый гул:
Собрание настороженно затихло. Конечно, Опоясанный был плох. Но и законы Леса тут знали все. Ни один не мог припомнить, чтобы Пояса лишали вот так запросто, без суда, обвинителя, защитника и присяжных.
Пользуясь упавшей тишиной, Хельви звучным голосом прочитал грамоту, которую ему протянули из-за спины. Рикард и Остромов стояли у самой стены, а потому услыхали с пятого на десятое. Впрочем, главное было понятно и так. Бессонные Земли объявляли, что впредь себе Опоясанных станут выбирать сами, «а Седой Вершине и городу Исток Ветров в то не мешаться». Затем шел долгий витиеватый перечень законов и обычаев, которые Бессонные Земли обещались соблюдать без изменения. Рикард легонько потянул богатыря за рукав. Тот кивнул, не поворачивая головы: понял, дескать. И решительно пошел в первые ряды, забрасывая Геллера вопросами.
Длинноусый тем временем отступил к стене. Сделал вид, что схватило брюхо: спешно развязывал штаны и высматривал укромное место. Свернув за угол большого дома, Рикард затолкал усы под рубашку, перестал теребить завязки шаровар. Хищно осмотрелся, схватился за сдвижную ставню. Понял, что не выдержит тяжести, оставил. Подпрыгнул, вцепился в обвес кровли, с руганью и кряхтеньем — висел почти на пальцах — раскачался, подтянулся, закинул ноги на водосток, а потом, извернувшись по-змеиному, ввалился в слуховое окно. Через мгновение он был уже в пахучей темноте сеновала. Вспоминая добрым словом опыт Ратина — когда тот подслушивал магов, занятых распределением — лазутчик осторожно пробирался по чердаку, прикидывая, где в здании могла располагаться палата советов или рабочая комната Хельви. Или любое иное место, где была надежда подслушать нечто важное.
Остромов во дворе досмотрел все до конца: и как зачитали список обид, нанесенных краю, и за каждую отвесили разжалованному один позорящий удар — кожаными ножнами по ягодицам. И как долго, с тасканием за бороды, ревом, криками и стуком в щиты выбирали нового носителя Пояса — им стал Чанка Йши, уважаемый среди окраинных лесовиков, но северянину вовсе неизвестный.
Потом Остромов поблагодарил Геллера, пригласил бывать на заимке, и потек со двора вместе с прочими. Когда он добрался до знакомой ложбины, сумерки уже сгустились. Первым делом хотел рассказать Сэдди новости, но поразился: Салех сделал запрещающий знак, а потом второй: «Тревога».
— Кто? — одними губами прошептал Остромов.
Сэдди ответил, не переставая стричь глазами по сторонам:
— В округе мало людей. Возле нашей
— Лось? — сам у себя спросил Остромов. — Им что болото, что сухой путь…
Черноволосый и плотный Салех скривился:
— Может и лось. Кто знает…
Остромов опустил руку, поправил штаны и на обратном пути незаметно отжал защелку ножен — чтобы меч можно было выхватить одним движением.
— Балду, — велел Сэдди. Крепыш согласно кивнул. Оба набили спальники травой и ветками. Потом Сэдди остался сидеть у огня, а Остромов улегся рядом. Выбрав миг, когда угли почти погасли, откатился в темноту и затаился под корнями ближней сосны. Спустя некоторое время, воспользовавшись порывом ветра, под шумок ускользнул от костра и Сэдди.
Над Бессонными Землями струной натянулась ночь.
Ночью наставник Хельви не спал. Расхаживал по комнате, яростно вдавливал половицы. Злился на собственную нерешительность. Был бы здесь Рыжий Маг! Давно бы с дурака Пояс снял… А вчера чуть до самосуда не дошло. Наставник поежился: больно ведь, двадцать ударов-то. Незадачливого Опоясанного он больше жалел, чем ненавидел.
Когда припекало, Хельви всегда вспоминал брата. Он и в маги за старшим подался. А хотел не магии, хотел… власти? Что ж скрывать, и власти тоже хотел! Но больше всего желал брата хоть в чем-нибудь превзойти. Чтобы Хартли хоть раз глянул на него так же восхищенно-завистливо, как младший брат все детство и половину юности смотрел на старшего.
Потом Хельви подрос и научился свою зависть к брату сдерживать. И не позволял ей управлять своими мыслями. И покрыл ее льдом воспитания, и насадил стальные обручи обучения… А все равно, стоило судьбе нажать покрепче, и перед глазами, как живой, появлялся брат Хартли. Укоризнено качал головой: что, дескать, ты там еще натворил?
Тьфу!
Хельви несколькими глубокими выдохами очистил легкие. Посидел, сосредотачиваясь, отгоняя детские обиды и тяжелые мысли. Вытянул из шкафчика на стене свернутый лист плотной бумаги, развернул на столешнице, прижал верх чернильным прибором, а нижний край заправил в ящик стола. И принялся за писание. Рикард на чердаке, как ни старался, не мог углядеть, что и кому сообщает маг: из осторожности провертел слишком маленькую дырочку в дощатом потолке. Скоро его недоумение разрешилось. Дописав, Хельви поднял колокольчик и вызвонил дежурного. Вкатился здоровенный еж, на задних лапах — человеку почти по пояс.
— Скорастадиру?
— Да. — Хельви говорил натужно, словно резал шкурку на сале. — Еще раз прошу, чтобы дал нам выбор. Поссориться… Легко!
— А не появился бы этот… Торфоглазый… Из иного мира который… — еж сноровисто обматывал свиток цветным шнуром. — … И не было бы разделения магов.
— И мы с тобой, Бушма, не звались бы Великими, а до сих пор носили пробирки за дедами вроде Сеговита того же… И Школ бы тогда не основали!
Еж кивнул:
— Да уж, в этих местах давно пора было построить не Школу, так хоть Башню помощнее. Округа очень беспокойная и опасная.