Витражи конца эпохи. Сборник рассказов
Шрифт:
Мы накинули халаты, вышли на балкон и, нежно обнявшись, глубоко вдыхали чуть влажноватый воздух, освежаемый ветрами с Северного моря. По пути к Ромми я думал только о ней и глазел по сторонам совершенно бестолково, сейчас же с любопытством осматривал улицу, на которой мне предстояло прожить…ну, по крайней мере, три недели. Обыкновенная улица с симпатичными одно-трехэтажными домами, в которых жили простые работящие люди с разным достатком. Дом Ромми немного выделялся среди других, был побольше и выглядел побогаче, но в глаза это не бросалось. Прямо перед нами, на другой стороне улицы, хорошо можно было рассмотреть три дома. Я спросил у Ромми,
– Вот в том светлом, за деревьями, справа – видишь? Там живет учитель с женой и младшей дочерью. Напротив дом владельца кафе, в которое мы обязательно сходим, завтра же.
– Я тебя туда приглашу. Можно?
– Нужно, – улыбнулась Ромми. – А вон там слева – видишь? Где еще не включали
свет. В этом доме живет фрау Штейнберг.
Мне показалось, что сказала она об этом как-то особенно. Даже, по-моему, почти перешла на шепот.
– Она что, колдунья? Говорят, в Германии много колдунов.
– Не знаю, – слегка растерялась Ромми, – с колдунами я не знакома. Но про ее дом рассказывают всякое. Те, кто помнят войну, рассказывают, что английская авиация во время одного из налетов сравняла нашу улицу с землей. Бомбы падали куда придется и не пощадили даже церковь. И только дом фрау Штейнберг остался целехоньким – только стекла выбило. А если в ее маленький садик забредает кошка или собака, или залетит птица, то скоро они заболевают и умирают, и никто не в силах им помочь. И в церковь она никогда не заходит.
– Это серьезно, – улыбнулся я в темноте, – а летать на метле эта ваша фрау Штейнберг умеет?
– Не смейся над тем, чего не понимаешь, – вдруг рассердилась Ромми. – Ты ведь не видел старуху. Она никогда ни с кем не разговаривает, даже не здоровается. Только сухо кивает, не открывая рта, а ее взгляд холоден, как блеск льдинок. Все немного боятся ее. И я тоже…
– Не бойся, моя маленькая, – обнял я Ромми за плечи, – я поселюсь в твоем доме, и никто тебя не посмеет обидеть.
Мы пошли спать, и на этом первый день закончился. Лучший день, который еще не сулил ничего дурного.
На следующий день, хорошо выспавшись, мы с Ромми отправились гулять по городу. Где мы только не были! Завтракали в кафе на нашей улице, обедали в круглом ресторане на телебашне, купались в Эльбе, сходили на выставку картин какого-то современного идиота-абстракциониста, тоннами ели мороженное, целовались на улицах, пили пиво и вино и к ужину едва стояли на ногах. На нашей улице Ромми вдруг замедлила шаг и слегка сжала мое запястье. Я смотрел в другую сторону и не сразу понял, что послужило причиной беспокойства моей любимой.
– Смотри! Эта она, – шепнула Ромми.
По другой стороне улицы к своему скромному домику степенно шла обыкновенная пожилая женщина, несмотря на летний день довольно тепло одетая, в дикой шляпке времен черных угловатых лимузинов, с хозяйственной сумкой, – неизменным атрибутом бабушек всего мира. Наверное, я смотрел на нее всего секунды три, затем отвернулся бы и сейчас же забыл о ней, но фрау Штейнберг внезапно остановилась и поглядела в нашу сторону.
Нас разделяла улица, то есть между нами было не менее десяти метров. Но мне показалось, что глаза старухи приблизились к моим почти вплотную, и я видел их отчетливо. Прожив на Земле четверть века, я готов поклясться на библии, что никогда еще не видел такого взгляда. Его мало назвать просто холодным или недобрым.
Но в то же время я уловил в ее взгляде страх – жуткий, глубокий. Узнала ли она во мне тогда свою погибель? Или так она смотрела на всех? Не знаю. Несомненно одно – меня она возненавидела сразу и бесповоротно. Именно в те мгновения закрутился адский маховик чудовищного поединка. Или я, или она. Мы вместе не могли существовать на одной улице, под одним небом даже временно. Тогда, конечно, подобные мысли не могли прийти мне в голову. Мы просто перестали смотреть друг на друга и пошли дальше по свои делам. И Ромми, и я долго молчали – кажется, фрау Штейнберг крепко подпортила нам настроение, сведя на нет всю прелесть сказочного прожитого дня. Мне нужно было как-то подбодрить Ромми, обратить всё в нелепую шутку, но вместо этого я стал задавать вопросы о старухе. Она, честно говоря, произвела на меня впечатление, и у меня больше не было повода смеяться над ней.
– Кто она, ты знаешь? Дети у неё есть? Кто-нибудь ее навещает?
Мое любопытство рассердило Ромми – даже сильнее, чем следовало бы ожидать.
– Почему она тебя так волнует? Может быть, тебе самому хочется навестить ее? Не желаю о ней говорить.
– Мне важно знать о ней всё.
Черт знает, почему я сказал так. Должно быть, смутно я давно догадывался о своем предназначении. Ромми, естественно, очень удивилась – даже её гнев прошел.
– Как, однако, она тебя зацепила! Ну ладно. На самом деле, ничего интересного кроме того, что я рассказала тебе вчера, нет. Всю жизнь она работала проводником на железной дороге, сейчас на пенсии. У нее есть сын, маленький тщедушный человечек лет пятидесяти. Он живет где-то на юге и иногда приезжает к ней на два-три дня, всегда один. Это всё, что я знаю. А теперь мне всё же очень хотелось бы эту тему закрыть. Если, конечно, ты всё ещё любишь меня.
– Я безумно тебя люблю, – сказал я и поцеловал Ромми, но продолжал думать о фрау Штейнберг. Причем все мои мысли были какие-то рваные, бестолковые и не ведущие ни к чему. После ужина я сразу завалился спать, даже не дотронувшись до Ромми. Ну, здесь-то всё было понятно – множество впечатлений, усталость. Внезапно навалившийся сон куда лучше затяжной бессонницы.
Но что-то было не так. Проваливаясь в небытие, я еще раз вспомнил ледяной взгляд серых глаз фрау Штейнберг, и меня обдало сначала холодной, затем горячей волной с ног до головы.
Впервые подумал я о том, что она непременно должна умереть. Эта зверская мысль, как ни странно, совершенно успокоила меня – кажется, я даже улыбнулся. Я еще не знал о том, кто должен был стать её убийцей.
Проснулся я от внезапного внутреннего толчка в три часа ночи. Голова была совершенно свежей, мысли ясные, будто я безмятежно проспал до позднего утра. Помню, меня поразила странная тишина вокруг. Не было слышно даже дыхания Ромми, которая всегда по-детски чмокала и сопела во сне. Я забеспокоился и наклонился к ее лицу – нет, слава богу, всё было в порядке. Она дышала, только очень-очень тихо. Мертвая тишина стояла во всем доме, ни звука не доносилось с улицы. Я взял сигарету и вышел на балкон. Зрелище, которое сразу приковало мое внимание, я бы не забыл никогда, даже если бы мне суждено было прожить еще сотню лет.