Витязь. Владимир Храбрый

Афиногенов Владимир Дмитриевич

Затем Тохтамыш, ободренный столь неожиданной удачей, разделил свои тумены на две части: одна пошла по Владимирской дороге, другая - на Звенигород.

Возле Переславля ордынцы едва не настигли повозку великой княгини Евдокии; её с детьми дружинники погрузили в лодку и отплыли на середину озера. Тем и спаслись. Сам город был сожжен дотла.

…Когда из Костромы уже вместе с прибывшей туда семьей вернулся в Москву Дмитрий Иванович, то он, скорбя при виде разоренной Москвы и почерневшего от копоти и смолы Кремля, плакал. Но подавив в себе слабость, первым делом велел погребать мертвых. Князь давал гробокопателям по рублю за восемьдесят человек, которых хоронили в одной могиле.

Это составило триста рублей, следовательно, в Москве тогда погибло двадцать четыре тысячи человек, не считая сгоревших и потонувших.

Лишь позже немного утешило великого князя сообщение, что Тохтамыш из Руси все-таки не ушел безнаказанным…

Глава 19 . БЛУЖДАЮЩИЙ ХРАМ

Владимир Храбрый после того, как Серпухов заняли ордынцы, выбрал для сбора рати городок Волок Ламский, несмотря на его близость к Москве.

Городок был хорошо укреплен, и через него шли многие торговые пути из глубинной Руси в Новгород, значит, будет приток народа к Волоку Ламскому. Так оно и случилось, ибо куда бежать людям, спасаясь от Орды, - только на Север. Да и окрестных смердов здесь также хватало.

Вскоре под начальством князя Серпуховского оказалось почти десять тысяч человек: приказчиков и сельских старост Храбрый делал десятскими и сотскими; ратному делу обучал их сам, а те, поднаторев, уже своих ратников - крестьян. Хорошо помогали в этом деле и дружинники князя, среди них были и два друга Игнатий Стырь и Карп Олексин.

Помня, что те - отменные разведчики, Храбрый посылал их во все концы собирать сведения. Так Карп Олексин разведал, что ордынцы обманом захватили Кремль, только не знал бывший засечник Рясско-Рановской сторожи, что внутри Кремля были его жена Алена и матушка Игнатия Стыря…

Многие на Руси тогда полагались на волю Господа Бога: смерти предаст или жизнь сохранит, значит, так и надо… Но иные, такие как Владимир Храбрый, оставаясь истинным христианином, все же повторяли и не только про себя: «На Бога надейся, но и сам не плошай…»

Уж своим-то дружинникам князь хорошо внушил это правило - они проявляли со смекалкой и изобретательностью свою самостоятельность.

Надо еще сказать, что князь Серпуховской не был жесток, но за халатность, безалаберность в ратном деле карал сурово, а уж предателю мог и сам снести мечом голову. Дисциплина в его войске была крепкой, и это знали те, кто хотел быть у князя ратником. Да и нельзя иначе, когда кругом ходила смерть. Она могла настигнуть любого из-за каждого дерева или куста в виде пущенной врагом стрелы. Поэтому дозоры всегда находились начеку.

Однако дозоры дозорами, но Храбрый выбирал для своей стоянки место, к которому не просто было подобраться. Сейчас его военный лагерь располагался у слияния рек Ламы и Городенки.

Вскоре стало известно, что ордынская рать, которая двинулась по Владимирской дороге, захватила и разграбила города Переяславль, Юрьев, более мелкие городки и окрестные селения, а рать, ушедшая в сторону Звенигорода, разорила Дмитров, Боровск, Рузу, Можайск и стала продвигаться к Волоку Дамскому.

Устроив смотр своему войску, Владимир Храбрый произнес перед ратниками небольшую речь:

–  Братья! Настал, кажется, и наш час. Однако не час жертв, кои были уже принесены, а час битвы. Мы должны сражаться, как на Куликовом поле, чтобы не думал Тохтамыш, что на Руси не осталось достойных воинов. Смерть или победа!

–  Лучше победа, князь! Умереть успеем, - крикнул окольничий Яков Григорьевич Новосилец.

И ратники, услышав слова Новосильца,

повторили на одном дыхании:

–  Только победа!

–  Благодарю, витязи русские, иного от вас я и не мог услышать! С Богом!

–  С Богом!
– прокричали снова ратники. Отряд на Волок Ламский вел опытный воин мурза Карача. Когда разведка доложила, что там стоит со своей ратью Владимир Андреевич Серпуховской, мурза призадумался: он был наслышан об отчаянной храбрости и умении воевать этого русского князя.

Зато Серпуховскому имя ордынского мурзы ничего не говорило, это уже позднее он узнал о нем [100] . Но князь считал, что хан простака не поставил бы во главе трех туменов, правда, сюда шло намного меньше: почти десять тысяч ордынцев рассыпались, занимаясь грабежом близлежащих селений.

[100] Чудом избежав гибели в битве под Волоком Дамским, Карача был потом первым послом, которого Тохтамыш из Сарая послал в Москву к великому князю требовать у него дань и в залог старшего сына Василия.

Князь понимал, что эти воины Карачи не представят для русских ратников серьезную угрозу: ордынцы, обремененные привязанными к седлам тоболами с награбленным, будут больше заботиться о том, как все это сохранить и увезти. Он заявил на совете своим воеводам, что надо устроить Караче малую Куликовскую битву, ибо местность позволяла это сделать.

–  Мурзу нужно заманить на поле, где стоит наш лагерь. Это поле огорожено двумя реками, а сзади та дубрава, как на берегу Дона. Часть войска спрячем там, а другая будет стоять, ожидая подхода врага. Как только он подойдет, начнем битву. Если ордынцы потеснят нас, помогут запасные полки, Но, сражаясь, вы не думайте о подмоге - биться нужно до последнего.

Никто специально не оповещал о предстоящем сражении, но войско князя Владимира пополнялось: шли смерды, жители мелких городков, держа в руках цепы, вилы, топоры; шли в лаптях, сапогах, чунях, а то и босиком.

Серпуховскому срочно пришлось налаживать переправу через Ламу и Городенку, её потом разрушили. И слова Храброго при этом были такие же, как слова Дмитрия Ивановича после сожжения мостов через Дон; теперь не будет ни одного помышляющего об отступлении: если побьем врагов - то все спасемся, если умрем - то общею смертью.

Начальствовать над запасными полками Владимир Андреевич назначил окольничего Якова Новосильца, помощником - дружинника Игнатия Стыря. А последний взял к себе Карпа Олексина.

Даже время с Куликовской битвой почти совпало - на рассвете туман рассеялся, и увидели русские стоящее напротив ордынское войско.

–  За Можайск!

–  За Рузу!

–  За Боровск!

–  За Москву!

Сшиблись грудь с грудью кони, щиты со щитами, скрестились копья с сулицами, и звон пошел от секущихся мечей. Падали замертво наземь и ратники Храброго, и ордынцы Карачи. Сами они не стояли поодаль и не наблюдали, как Мамай с Красного Холма на поле Куликовом, а сражались в первых рядах, как великий московский князь. Только они были в своих доспехах, и можно сразу было различить, кто предводитель орды, а кто - русской рати. Завидев друг друга, Храбрый и Карача стали пробиваться навстречу, чтобы сразиться в поединке. Но князя плотно окружали рынды, а мурзу - богатуры, так что не сразу Храбрый и Карача оказались лицом к лицу. Мурза взмахнул саблей - словно молния, блеснула она в его руке, но князь успел подставить червленого цвета щит. Видно, Карача вложил в этот удар всю мощь: сталь не выдержала, и сабля сломалась.