Витязь. Замок людоеда
Шрифт:
Поскольку тать явно не торопился развязывать языка, пришлось легонько пнуть его под ребра.
— Говорить не стану, хоть жгите… Не могу. Язык не поворачивается такую муку вспоминать, — проворчал он, застонав сквозь зубы. — А вот ежели святой брат готов принять мою исповедь… Все равно живым не отпустите. Так хоть душу облегчу.
— Я всего лишь послушник при монастыре, — замахал на него руками Митрофан. — Даже постригу не принимал, не то что архиерейского благословения. А уж о таинстве исповеди и говорить нечего. Не посвящен…
— Ничего, — не сдавался разбойник. Видимо, уж очень много грехов за ним числилось. Боялся
Прикольный развод. Мне бы такое и в голову не пришло, а на простодушного монашка подействовало. Побледнел даже…
— Ну, хорошо… Я тебя выслушаю. Сказывали святые отцы, коли нужда придет, то и мирянин может исповедь принять и присоединить свою молитву к покаянной. А будет от этого толк или нет — уж не обессудь.
— Моя забота, — обрадованно вздохнул разбойник. — Всяко облегчение. Начнем?.. — и покосился на меня.
Здрасьте, приехали… А я тут с какого боку? Я на исповедь не подписывался. Ни собственные грехи на других перекладывать, ни под чужие свою спину подставлять не намерен.
— Прощения просим, ваша милость, — прояснил ситуацию Митрофан. — Пусть исповедь и не настоящая, уж совсем посмешище из очищения души делать не следует. Так что либо вы куда-нибудь в сторонку отойдите, либо нам удалиться дозвольте…
— Зачем же, святой брат, тревожить их милость? — живо перебил монашка душегуб. — Сами отойдем. Чай, не приросли к земле… — И довольно проворно для связанного поднялся.
Идти, правда, не смог. Да и кто смог бы? Прыгнул раз, другой и остановился, неуверенно глядя на своего исповедника.
— Мне б только путы чуток ослабить… Я не заяц, а лес не поле — далеко не ускачешь…
Митрофан посмотрел на меня.
— Конечно… — кивнул я и тесаком, доставшимся в наследие от первой троицы, одним ударом перерубил веревку на ногах разбойника. — Богоугодное ж дело… Зачем препятствовать? А я посплю пока. Уверен, исповедь будет длинной. Если усну крепко — до утра не будите. Умаялся чуток. После поговорим…
Потом притворно зевнул и стал укладываться неподалеку от костра, под развесистым кустом то ли молодых побегов граба, то ли орешника. Это я к тому, что не колючим.
Как только разговор зашел о необходимости уединения для дачи покаяния, решение тут же сошлось с ответом в задачнике. Уж пусть простят меня люди искренне верующие, знающие, что Христос простил даже Дисмаса [2] и Иуду, — в моем скептически настроенном разуме лесной тать никак не монтировался с раскаявшимся грешником. А вот с прожженным лжецом и хитрецом, который ради спасения собственной шкуры способен осквернить, предать даже самое святое — как под копирку.
2
Дисмас — благоразумный разбойник. Традиционно считается, что Благоразумный разбойник был первым спасённым человеком из всех уверовавших во Христа и был третьим обитателем рая из людей (после Еноха и Илии, взятых на небо живыми).
Поэтому отыграв для виду роль недалекого
Выждал, когда они скроются с глаз, а потом как только мог осторожнее — раздвигая руками кусты и нижние ветки, проверяя, нет ли под ногами сухого валежника — заложил длинную дугу, пока не вышел немного впереди того места, где должна была проходить исповедь.
В общем-то, и недолго провозился, а чуть не опоздал. «Кающийся грешник» к тому времени успел уже не только как-то уговорить «исповедника» развязать руки, но также дать ему по голове и связать своими же путами. А теперь, забросив на плечо пленника, торопливо шагал прочь от стоянки. Время от времени оглядываясь назад. Опасался погони.
Напрасно. Лучше б убегал быстрее. Со спины ему точно ничего не грозило…
Не знаю, может, если бы он только попытался удрать, я разозлился бы меньше. В конце концов, обретение свободы — священное право каждого. Но то, что душегуб ни капельки не раскаялся и уходил, прихватив доверившегося ему паренька, в корне меняло дело. Это был его выбор, а я только согласился с ним. Поставив точку в общении. После такого фортеля все равно не было гарантии, что разбойник, отвечая на расспросы, опять не обманет и не предаст в самый неподходящий момент.
Ну что ж, я хоть и не «аз», но «есьм», и воздать тоже могу. По полной.
И как только разбойник поравнялся со мной, я вышел из укрытия, одной рукой аккуратно снял монашка, а второй — ухватил за шиворот и со всего маху приложил татя головой о соседнее дерево. Не щадя ни силы, ни ствол. Только хрястнуло. И ничегошеньки в моей душе при этом не екнуло и не шевельнулось. Наоборот, по сердцу, покрывшемуся ледяной коркой, пока я собирал обратно в котомку отрубленные кисти рук, словно трещинка пробежала. Тоненькая, как паутинка, а все же дышать стало немножко легче.
Митрофан слабо застонал, но в сознание не пришел. И при виде залитого кровью лица простодушного, искренне желавшего помочь незнакомцу паренька моя совесть, попытавшаяся было что-то вякать, смиренно удалилась выжидать для нотаций более подходящий момент.
Глава третья
Не зря поговаривают, что в России нет дорог, а одни только направления. Взять, к примеру, римлян. Как проложили еще во времена рабовладельческие свои булыжные «виа», так по нынешний день ими пользуются. И говоря о «дне нынешнем», я имею в виду не одна тысяча двухсот какой-то год от Рождества Христова, что сейчас на дворе, а свое родимое третье тысячелетие.
В общем, молодцы латиняне. Звериный лик рабовладельческого строя канул в Лету, даже Колизей развалился, а мостовые и акведуки в Италии и не только — остались.
А у нас хоть битым шляхом назови, хоть большаком, хоть гостинцем — все едино грунтовка. Причем лик транспортной артерии так побит оспинами рытвин да колдобин, что ровных участков раз-два и обчелся. В большинстве ям вода даже летом не высыхает. Будто подземные ключи в них выход на поверхность нашли.
Или в самом деле землевладельцы вредят? А что… На таком пути «из варяг в греки» или обратно не только товар растеряешь. Впору транспортному средству развалиться. И уж тогда ликуй да веселись честной народ, ибо что с воза упало, то пропало. В том смысле, что законного хозяина сменило.