Витязь. Замок людоеда
Шрифт:
— Не знаю, — честно ответил я. — Не привык еще. Недавно в великанах хожу.
И глядя в широко распахнутые от совершенно детского восхищения глаза Митрофанушки, я наконец-то понял, где мое уязвимое место.
Глаза! Та же вчерашняя стрела попади не в плечо, а выше и правее — все могло закончиться гораздо печальнее. Много ли слепец навоюет? Даже очень сильный. Еще древний грек Одиссей сумел победить Циклопа, ослепив великана. Так что над этим надо покумекать и принять меры. Какие? Мало ли, с ходу и не сообразить. А для начала можно
— Ваше сиятельство, вот оно, то самое болото… — паренек, очевидно, радуясь возвратившемуся зрению, забежал шагов на двадцать вперед и там тыкал рукою перед собой. — Пришли, кажись.
План у меня был прост, как и все гениальное. Притопать к болоту и обойти его по периметру, внимательно глядя под ноги. Какой бы потайной ни была гать, а если разбойники пользовались ею достаточно часто, не наследить не могли. Пусть я и не в индейском племени вырос, но дикий берег от того места, где люди входят и выходят обратно, как-нибудь отличу. Во всяком случае, надеюсь…
Ну, и всегда оставался план Б. Затаиться и ждать, пока не прибудет очередная шайка сбывать добычу. Вот только как скоро это произойдет? С учетом того, что две банды я немножко проредил и от трофеев избавил. И где именно их караулить?
Монашек выслушал меня, философски пожал плечами и ответствовал, что все в руках Господних.
— Остановить душегуба — дело богоугодное. И коли на то будет воля Создателя, то мы выйдем к замку даже с завязанными глазами.
— Если так рассуждать, то конечно…
Хотел было подшутить, что Митрофан, наверно, потому и не боялся пускаться в дорогу, что имел такого поводыря. Вот только куда это его завело? И чем могло закончиться, не подоспей я вовремя? Но воздержался. Наверняка монашек ответил бы, что не кто иной, как Бог, меня к нему на выручку и послал. Стало быть, прав он, а не я.
— Что?.. — задумавшись, я пропустил мимо ушей вопрос Митрофана.
— Вы, ваша милость, давеча сказывали, что не привыкли еще к своему росту.
Я ограничился кивком, мысленно коря себя за длинный язык. Казалось бы, ляпнул и ляпнул. Ан нет, теперь изволь объяснять.
— Дозволено ли мне полюбопытствовать…
— Позволено, позволено… — проворчал я. — И вообще, давай условимся на будущее, что ты будешь звать меня по имени и без титулов. Хорошо?
— Как скажете, ваша… — беглый монашек улыбнулся собственной оплошности, замялся чуток и поправился, по слогам произнеся мое имя: — Сте-пан… На греческое Стефанос похоже.
Тоже мне умник. Впрочем, ничего удивительного. В отличие от католичества, якобы имеющего римское начало, православие возводится к греческим корням.
— Привыкай, Митрофан. И чем быстрее, тем лучше. Когда дорогу в логово Людоеда отыщем, может случиться, еще не так лицедействовать придется. Ну, так что ты спросить-то хотел? Как давно и почему я великаном
— Да…
— Заколдовала меня злая ведьма… — брякнул я первое, что смог придумать. — И трех седмиц еще не прошло.
— Христос учит нас, что никакого колдовства нет. А все непотребство суть происки диаволовы…
— Пусть так, — не стал я вступать в богословский спор. — Может, действительно дьявол подсуетился. Только мне что в лоб, что по лбу. Ни капельки не легче.
— Э, нет, — не согласился монашек.
Подошел ближе и, запрокидывая голову, очень серьезно поглядел мне в глаза. Даже руку многозначительно поднял, как священник на проповеди. Да и заговорил так старательно, как повторяют с чужих слов. Не все понимая, поэтому пытаясь сохранить первоначальную интонацию и текст.
— Разница огромная!.. Поскольку христианское учение суть колдовства отрицает, то и молитва от него защитить не может. Зато от козней нечистой силы — в самый раз. Только искренне защиты у Господа просить надо. Ты бы… Степан, рассказал мне, как все случилось. Авось пойму? Не смотри, что я млад летами. Зато при монастыре все время. Многое повидал, а еще больше слышал. А народ, он разное сказывает.
В смысле отрицает? А как же тогда «охота на ведьм» и прочие развлечения инквизиции, едва безвозвратно не сгубившей генофонд женской красоты в Европе? Что-то не вяжется. Или это у католиков так принято, а у православных по-другому? Интересно, но не ко времени. Отложим повышение уровня развития до привала.
— Верю, верю… — хотел похлопать парня по плечу, но вовремя удержался. Блин, это ж теперь каждое движение соизмерять придется, чтоб невзначай не сломать чего лишнего. Ключицу, например. — И непременно обо всем подробно расскажу. Только давай не здесь и не сейчас.
Я обвел взглядом простирающиеся правее, сколько глазу удавалось ухватить, болотные топи и пустынную дорогу, на обочине которой мы стояли. Поросшие редкими деревьями, чахлыми кустарниками, осокой да резедой. Но большую часть занимали открытые участки зеленой от ряски воды. Над болотом роилась мошкара, и тянуло холодной сыростью, как от кладбищенского склепа.
«Вот воображение разыгралось», — одернул я сам себя. Надо же такое выдумать. Склепом, да еще и непременно кладбищенским. А чем еще болотной жиже пахнуть, как не сыростью и холодом? Не раскаленными камнями и песком, как африканская пустыня…
Я представил себе, как мы с Митрофаном должны смотреться со стороны. Невысокий паренек, едва достающий макушкой мне до локтя. Худенький, будто ожившие мощи святого. Одетый в рубище, много лет тому бывшее монашеской рясой. И рядом с ним верзила Росту не меньше трех метров. Соответствующей ширины плечи и весь прочий организм. В одной руке трехпудовая дубина, длиною аккурат в рост монашка, в другой — удерживает заброшенные за спину четыре мешка. Которые на моей неохватной спине и на мешки-то не похожи. Так — котомки дорожные.