Виза в пучину

Каландаров Марат

К госпоже Баровой мы вернулись в обусловленное время. Она выглядела посвежевшей. Я вспомнил концовку нашей беседы и задал очередной вопрос:

— И чем же закончился ваш роман с Геббельсом?

— Его жена знала о наших встречах и обратилась к фюреру с просьбой предотвратить развал порядочной немецкой семьи. Гитлер вызвал к себе Йозефа и жестко заявил, что славянка не может быть любовницей министра пропаганды. Рассказывая об этом мне по телефону, Геббельс плакал. Он ведь любил меня…

Фрау Лундвалл тяжело вздохнула и, извинившись, вышла в соседнюю комнату, откуда послышался звон хрусталя. Когда вернулась,

я почувствовал легкий запах вина.

— Как-то в Интернете, — продолжала она, — читая чешскую прессу, я нашла любопытное сообщение. Пражский военный историк, фамилию его уже не помню, в своем научном труде доказывал, что есть прямая связь между нашим романом и самой жестокой акцией нацистов против немецких евреев, известной под названием «Хрустальная ночь». Это кровавое событие произошло в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года. После разрыва со мной Геббельс находился на грани помешательства и готов был покончить с собой. Именно в это время он произнес исключительно эмоциональную речь против «еврейского засилья». Он сумел зажечь толпу настолько, что та безрассудно бросилась громить еврейские магазины, предприятия и даже синагоги. За одну ночь были убиты и ранены сотни человек…

— А как на вас отразился разрыв с Геббельсом?

— С того дня и начались все мои трагедии. После его звонка, вечером, я пришла в театр на спектакль «Игрок» по Достоевскому. В зале, видимо, был какой-то режиссер, который руководил зрителями. Когда я заняла свое место на балконе, зрители встали и, показывая на меня пальцем, скандировали: «Подстилка министра — вон!». Я со слезами выбежала из театра. Стало ясно — немецкий этап моего творчества закончился. Так и случилось. По личному распоряжению фюрера я была отстранена от всех съемок, и меня посадили под домашний арест.

Для актрисы начались кошмарные дни. Она понимала, что в любую секунду ее могли бросить в тюрьму, поэтому решила бежать из Германии. Ей удалось незаметно выскользнуть из дома, добраться до границы и благополучно оказаться на родной земле.

В Праге актриса вновь стала сниматься в кино. Но творческая работа продолжалась недолго: Чехословакию оккупировали фашисты. Ее арестовало гестапо. Но ей вновь удалось бежать. Она пробралась в Италию, куда ее неоднократно приглашали на съемки. Здесь Баровой повезло — дуче Муссолини понравилась красивая чешская актриса. Жизненный опыт научил ее, как вести себя с сильными мира сего, поэтому надежды дуче не оправдались. Но опасность грозила с другой стороны: в Рим вошли германские войска. Она не успела покинуть Италию, и опять была арестована гестапо. Тут уж и дуче не помог — ее депортировали в Чехословакию.

— Потом была тюрьма, побег, и я оказалась в Баварии, куда вошли союзные войска. Американцы меня арестовали и выдали чехословацкому правительству. Везде меня преследовало клеймо — «любовница Геббельса». Я несла горе своей семье: мою младшую сестру, тоже актрису, уволили из театра, и она покончила с собой. Мать умерла от сердечного приступа во время допроса… Я же вновь оказалась в тюрьме. Много думала о том, что будет со мной дальше. Невыносимо было сознавать, что приношу несчастье тем, кто меня любит. Накануне прихода коммунистов к власти мне вновь удалось бежать. Через австрийскую границу я пробралась в Испанию. Повсюду помогали хорошие люди. Так я оказалась на корабле, который увез меня на Американский

континент. Судьба забросила в Аргентину, где получила гражданство этой страны. Через какое-то время я решила вновь вернуться в Европу, где стала сниматься в итальянском и испанском кино.

В Зальцбурге Лида Барова выходит замуж за Курта Лундвал-ла, с которым познакомилась в дни нелегального перехода австрийской границы, и навсегда остается в этом городе, успешно работая в театре.

— Судьба распорядилась так, — в ее голосе звучала досада, — что меня зачислили в разряд «нацистских преступников». Хотя никого не убивала, не сажала в тюрьму и никого не предавала. Те, кто меня судил, не хотели понимать главного: встречи с Геббельсом состоялись еще до страшной войны, когда не было в Европе концлагерей и сожженных городов, когда солдаты вермахта еще не топтали сапогами мою родину. Тогда у фашизма было другое лицо, а я была молода и беззащитна перед властелинами Германии.

Много пережила, много колесила по свету. Сейчас я уже ничего не могу изменить. Людям кажется, что живу легко, но у меня бывают такие дикие стрессы — настоящий душевный ад. Вот почему я не принимаю гостей, никого не хочу видеть…

Двадцать лет назад фрау Лундвалл похоронила мужа и живет в одиночестве. В последние годы даже на улицу не выходит — полное затворничество. Такова участь женщины, роковые встречи которой превратили жизнь в сплошную боль. Но, несмотря на затворничество, она остается красивой, ухоженной, тщательно следящей за собой женщиной. Ее никак нельзя было представить бабушкой.

Я поблагодарил за беседу и подарил госпоже Лундвалл бутылочку рижского бальзама. Она долго разглядывала этикетку. Пан Вацлав перевел ей состав трав, из которого изготовлен бальзам, и добавил, что в прежней Стране Советов это был самый дефицитный спиртной напиток, что вызвало у нее умиление.

— Надо по чайной ложке добавлять к кофе или чаю, — посоветовал я, глядя, как трепетали ее пальцы. Видно, к спиртным напиткам у кинозвезды было особое отношение.

— Помогите открыть сосуд, — попросила она. — Я горю желанием отведать вместе с вами латвийский сувенир. Говорите, что это лечебное средство? Прекрасно.

Пан Вацлав было согласился, но, поймав мой осуждающий взгляд, нехотя произнес:

— Спасибо, Лида, но для крепких напитков уже не то здоровье.

— А мне машину вести, — поддержал я переводчика.

— Жаль. Придется одной дегустировать. Сейчас принесу чай.

Когда появился дымящийся чай, я распечатал бутылку и плеснул в кружку ложку бальзама. Актриса торопливо выпила и радостно заявила:

— Прекрасно. Обещайте мне, что когда направитесь в наши края, захватите опять этот чудодейственный напиток. Я заплачу.

Я заверил, что не забуду ее просьбу и без всякой оплаты привезу бальзам как сувенир.

Через несколько лет журналистская колея вновь занесла меня в Зальцбург. Выкроив свободную минутку, решил навестить актрису и подарить ей пару бутылок рижского бальзама. Подошел к знакомой двери, за которой был свой мир — мир исторических событий и судеб… Позвонил. И только тут заметил — табличка с надписью «Л. Лундвалл» исчезла.

Австрийские коллеги сообщили, что Лида Барова скончалась на восемьдесят шестом году жизни, тело ее кремировали в Зальцбурге, а урну с прахом отвезли в Чехию.