Византийская принцесса
Шрифт:
— Невозможно! — произнес после паузы граф де Сен-Жорди. — Мне уже доводилось встречаться с турками на море, и я вам говорю, что это невозможно. Судов у них в два раза больше, чем у нас, да и корабли генуэзцев куда крупнее, а по числу солдат они превосходят нас более чем втрое. Как же мы победим? Нужно отступить, вот самое разумное решение.
— Если мы сейчас позволим туркам получить подкрепление, война слишком затянется, — возразил Тирант. — Это недопустимо.
— Вы предлагаете дать им морское сражение? — изумился граф. — Но ведь это верная гибель
— Необязательно, — ответил севастократор. — Мы можем разгрузить наши галеры и идти налегке — это позволит нам маневрировать, а если сражение вдруг обернется не в нашу пользу, то мы всегда успеем уйти от тяжелых галиотов. Что до морских битв с турками, то здесь главное продержаться и выстоять под их первым натиском. Когда у них заканчиваются запасы камней и стрел, они утрачивают и большую часть своего мужества, так что можно будет взять их корабли приступом. Что скажете?
Византийские бароны молчали, пораженные познаниями Тиранта. Наконец герцог де Пера произнес:
— Я полагал, будто все на свете повидал и знаю все породы людей, какие только возможны. Но вы, севастократор, принадлежите к какому-то совершенно неведомому роду людей, и я просто теряюсь, не зная, что и ответить.
В нескольких лигах к востоку от Бельпуча имелась удобная гавань, и вот там-то собрался весь византийский флот — двенадцать легких галер. По распоряжению Тиранта на воду были спущены все корабельные шлюпки. По всем окрестным рыбачьим деревням разъезжали люди севастократора и забирали лодки, а если кто-либо из рыбаков не желал расставаться со своей лодкой, то ему предлагали идти на службу к севастократору вместе с лодкой. И никто не посмел отказаться.
Из Малвеи и из военного лагеря, где в отсутствие Тиранта распоряжался граф де Сен-Жорди, на повозках доставили бомбарды. Две тысячи арбалетчиков занимали места на палубах. Севастократор сам следил за погрузкой. Его видели сразу повсюду: и на берегу, и возле сходен, и рядом с повозками. Ради предстоящего морского боя он оделся очень просто, и вместо тяжелого доспеха на нем была только кольчуга, а голову покрывал шлем без подбородника, поэтому некоторые солдаты не узнавали севастократора и обращались к нему запросто. Тирант не тратил время на то, чтобы указывать им на ошибку, и отвечал на все вопросы. Он быстро решал, кому на какой корабль идти и где что размещать. Два судна были полностью отданы рыцарям-иоаннитам, и там распоряжался приор, но остальные десять оставались заботой Тиранта.
Ипполит только дивился тому, как ловко севастократор справляется с делом. А Тиранта охватило вдохновение, и ему казалось, будто какая-то благая сила свыше распоряжается им и его решениями.
Закат погас, и тысячи звезд пронзили небо, когда в море показались турецкие галиоты, а впереди медленно и важно плыл самый большой галиот с красными парусами — судно Великого Караманя.
Тирант стоял у самой воды, расставив ноги и подбоченясь. Резкие порывы ветра били его по лицу сильнее, чем могла бы ударить ладонь. «Девятнадцать…
Он обернулся и глянул на берег. Песок был истоптан, трава измята. При спешной разгрузке несколько повозок опрокинулось или накренилось. Десяток людей растерянно смотрели на корабли.
Тирант махнул им рукой, указывая на последнюю галеру. Сходни уже втаскивали на борт, все было готово к отплытию.
Рыбачьи лодки сгрудились на мелководье. Тирант побежал к ним. Десятки угрюмых лиц уставились на севастократора.
Он сказал:
— Вам нравится турецкое владычество?
— Нам не понравится, когда наши жены станут вдовами, — послышался чей-то голос.
Тирант закричал:
— Ну да, вам больше нравится видеть их турецкими наложницами! Слушайте меня! Ты, желтоусый! Слушать! — Сразу несколько мужчин с усами пшеничного цвета воззрились на севастократора с одинаковым выражением страха и недовольства. — Я говорил о вас с одним хорватом, так он считает всех греков трусами и дураками… Вы что, хотите, чтобы я с ним согласился? Когда на корме моей галеры трижды мигнет фонарь, зажигайте свои фонари, выходите в море и гребите изо всех сил! Не бойтесь ничего!
— А фонарь на галере вашей милости — это сигнал? — спросил один из рыбаков.
— Да, — сказал Тирант, — это сигнал. Не пропустите его! Вам не придется сражаться. Вы просто должны выйти в море и зажечь фонари.
— Ну ясно, — заворчали рыбаки.
Тирант повернулся к ним спиной и зашагал к своей галере.
Великий Карамань вложил в рот своей дочери горсть сладостей и, взяв ее за руку, вывел на палубу.
— Смотри, моя розочка, — сказал Великий Карамань, — эти глупые византийцы все-таки вывели свои скорлупки. Выбирай себе любую, и я подарю ее тебе, когда уничтожу всех франков.
— Но они еще живы, — возразила дочь Великого Караманя.
Он махнул рукой и тихо засмеялся.
— Если на золотой браслет заберется жук, то он не сможет помешать мне подарить тебе этот браслет. Я просто прихлопну жука и отдам золото тому, кто мне дорог. — Он поцеловал свою дочь в висок поверх тонкого покрывала и добавил: — Любой из этих кораблей будет твоим, если хочешь.
— Вон тот, — сказала девушка, показывая на галеру Тиранта. Дочь Великого Караманя выбрала эту галеру потому, что та была самой большой и чуть побогаче украшена, чем остальные.
— Хорошо, — заявил Великий Карамань. — Теперь возвращайся в свою комнату, садись на шелковые подушки, кушай сладости и жди, пока я прихлопну жука и преподнесу тебе подарок.
Уже темнело, и Великий Карамань различал на фоне более светлого неба черные силуэты византийских галер. Вот зажегся фонарь на корме одной из них, и по морю пробежала, дробясь, ярко-желтая дорожка. Налетевшая волна разбила световую полосу, и она рассыпалась на мириады искр.
Вслед за тем зажегся еще один фонарь, и еще… Теперь, по контрасту с огнями, стало очевидно, что ночь надвинулась и укрыла море.