Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2-х кн.
Шрифт:
1) Записки Михаила Пселла,' знаменитого ученого и политического деятеля, который почти непрерывно вращался при дворе (приблизительно с 1041 по 1075 г.) и имел возможность близко ознакомиться с событиями и лицами.
Записки Пселла состоят из двух частей, разделенных вступлением на престол Константина Дуки. Обе части написаны в разное время, по разным побуждениям и, вероятно, в первое время представляли собой два отдельные сочинения. [75] Первая часть написана по просьбе какого–то друга, которого автор называет «любезнейшим из всех мужей».1 Не лишена правдоподобия догадка, что под безымянным другом разумеется патриарх Константин Лихуд; догадка оправдывается отношениями Пселла к Лихуду и преобладающим содержанием первой части записок. Пселл был связан с Лихудом узами дружбы и благодарности, Лихуд помог ему составить карьеру, поддерживал его своим влиянием при дворе. Центром повествования Пселла служит то время, когда он вместе с Лихудом, рука об руку, с наибольшим успехом и славой трудился на политическом поприще, т. е. прежде всего царствование Константина Мономаха, затем царствование Исаака Комнина; оба эти царствования изложены в связном и цельном очерке. У Лихуда, естественно, могло родиться желание сохранить для потомства сведения о лучшей поре своей политической деятельности, и он мог обратиться с просьбой к облагодетельствованному им Пселлу, который лучше всякого другого мог выполнить задачу; предпочтительное же оттенение в записках двух эпох, с которыми у Лихуда и Пселла были соединены самые дорогие воспоминания, легко объясняется сколько пристрастием автора к этим эпохам, столько же тем обстоятельством, что первым читателем записок, по инициативе которого они были предприняты и которому прежде всего должны были доставить внутреннее удовлетворение, был Лихуд. Составление записок производилось не ранее 1059 г., после вступления Лихуда на патриарший престол, как это видно из прямых указаний. Автор говорит, что о Мономахе он писал «по памяти»,2 а в рассказе о посольстве к Комнину (1057), когда речь заходит о Лихуде, который однако же по имени и здесь не назван, вставляет замечание, что потом он занял патриарший престол, и этим показывает, что, когда он писал, вступление Лихуда на престол было уже совершившимся фактом. Что не только окончание первой части записок (время Комнина), но и начало (время Василия II и его преемников) написано не ранее 1059 г., об этом можно заключать из заявления Пселла, что он избегал подробностей, для описания которых потребовалось бы продолжительное время, [76]
75
Вероятность имеет своим основанием: а) то обстоятельство, что Скилица пользовался записками Пселла, начиная со времени Константина Дуки, т. е. одной второй частью; б) то, что заглавие записок в кодексе Парижской национальной библиотеки № 1712, по которому сделано издание Сафы, обнимает одну первую часть: , , , ’ , ' , ' , , , , ' (мужской род местоимения показывает, что после пропущено ' (…правившего после нее Михаила Стратиотика)) , . — Хронография мудрейшего монаха ипертима Михаила, повествующая о деяниях порфирородных василевсов Василия и Константина, царствовавшего после них Романа Аргиро–пула, царствовавшего после него Михаила Пафлагонца, царствовавшего после него его племянника Михаила (того, кто сначала был кесарем), правивших вслед за ним двух порфирородных сестер, госпожи Зои и госпожи Феодоры, делившего с ними престол Константина Мономаха, госпожи Феодоры (одной из сестер, правившей единодержавно)… царствовавшего после него Исаака Комнина — вплоть до провозглашения императором Константина Дуки. — Пер. Я. Н. Любарского (Мы оставляли греческие и латинские цитаты без перевода в тех случаях, когда их точный перевод содержится в русском тексте Н. А. Скабалановича. — Прим. науч. ред. настоящего издания Д. А. Черноглазова).
76
Psell., IV, 135,.
Вторая часть записок посвящена истории дома Дук, имеет вид фамильных записей и составлена по желанию Дук. Император Константин Дука, прочитав, вероятно, первую часть записок, пожелал, чтобы он сам и его дом тоже были прославлены, найдя себе место в истории, и взял с Пселла обещание посвятить свой историографический талант этому предмету. [77] В царствование Михаила Парапинака Пселл, не отвлекаемый заботами об управлении, имел достаточно досуга, чтобы исполнить данное обещание. Без всякого побуждения с чьей–нибудь стороны [78] он принялся за работу, описал уже царствование Константина Дуки и приступил к истории его сына Михаила, когда вмешался в дело этот последний и предложил на усмотрение Пселла свою автобиографию. [79] Из выражений, употребляемых автором о Михаиле, вроде того, что он пишет о живом государе, которого часто видит, [80] вытекает заключение, что вторая часть записок начата и окончена при Парапинаке, до удаления Пселла от двора, т. е. около 1071–1075 гг.
77
Psell., IV, 260.
78
Замечание Сафы, Psell., IV, prol., CXVII, что эту часть записок Пселл написал по требованию и под наблюдением Михаила Парапинака, не находит оправдания.
79
Psell., IV, 292–293.
80
Psell., IV, 283.
Различие побуждений при написании обеих частей записок отразилось на различии в их характере, при некоторых чертах сходства. Общая их черта та, что автор в той и другой части не задается целью делать подробное описание событий в хронологически последовательном порядке. Задача его — изложить главное, не вдаваясь в подробности, и изложить это не по годам, а в той последовательности, в какой память воспроизводила перед его умственным взором картины минувшего. [81] Напрасно мы стали бы искать у Пселла детального воспроизведения фактов внутренней, а тем более внешней жизни, и извлекать из его показаний хронологические даты; таких деталей, имеющих значение для всестороннего исторического знания, у него не найдем, его хронология не всегда точна. Зато страницы его записок изобилуют удачными эскизами; портреты многих лиц, с их нравственной и физической стороны, набросаны умелой рукой; читатель встречает ряд живых очерков из тогдашней жизни, которые приятно поражают среди сухих, однообразно сходных между собой византийских хронографов и примиряют с недостатком фактических подробностей, Затем черта сходства между обеими частями заключается в однообразии приема, с помощью которого автор примиряет чувство благодарности к благодетельствовавшим его государям с чувством правдивости и исторического беспристрастия. Прием этот — умолчание. Он считал предосудительным говорить дурно о государях, которые делали ему добро, и в то же время считал недостойным себя прибегать к искажению фактов, превращению дурного, заслуживающего порицания, в хорошее и похвальное. Лучший выход из затруднения автор усмотрел в том, чтобы говорить только о хорошем, дурное же обходить молчанием. [82] Но степень применения системы умолчания не одинакова в обеих частях и в этом главным образом состоит различие между ними. Так как в первой части он писал о государях, сошедших со сцены, и предназначал сочинение человеку, не заинтересованному в том, чтобы сказано было о них одно хорошее, то чувство признательности у Пселла должно было выдержать борьбу с чувством справедливости, окончившуюся тем, что тому и другому отведено свое место: много позорного из жизни Мономаха, без сомнения, обойдено молчанием, но и того, о чем упомянуто, [83] вполне достаточно, чтобы судить, каковы были слабые стороны этого государя. Вторую часть записок Пселл писал для Дук и должен был заботиться о том, чтобы не оскорбить самолюбия своих августейших читателей; чувство беспристрастия не покидало и здесь автора, оно пробивается в неодобрительных отзывах его о политике Константина Дуки, [84] однако же, в общем преобладает хвалебный тон, и автор становится более сдержанным. Отсюда произошло, что вторая часть записок отличается краткостью, сравнительно с первой, — в особенности же сжато и недостаточно изложено царствование Парапинака, которое не могло похвалиться преобладанием светлых сторон над мрачными.
81
PselL, IV, 117, 135–136.
82
PselL, IV, 114.
83
PselL, IV, 126 sq„ 178–179.
84
Psell., IV, 265–266.
Особенности записок Пселла, общие обеим частям и свойственные каждой в отдельности, определяют уже ценность заключающегося в них исторического материала. По живости картин и стремлению к беспристрастному изложению труд Пселла занимает видное место в ряду исторических памятников, и это нужно сказать относительно сочинения в полном его составе. В то же время отдельные части его, оцениваемые по их сравнительному достоинству, имеют неодинаковую степень важности; вторая часть записок имеет меньшую важность в смысле исторического памятника, чем первая. В свою очередь, каждая из двух частей распадается,на отделы, неодинаковые по степени важности, и подобно тому как во второй части отдел последующий, посвященный изложению царствования Михаила Парапинака, менее важен, чем предшествующий, излагающий правление Константина Дуки, Евдокии и Романа Диогена, точно так же в первой части, наоборот, каждый предшествующий отдел уступает в важности отделу последующему; отделы о Василии II и Константине VIII менее важны, чем отдел о Романе Аргире; о Романе менее важен, чем о Михаиле Пафлагоне; о Михаиле Пафлагоне менее важен, чем о Михаиле Калафате и его преемниках до Константина Дуки. Если во второй части неодинаковая важность отделов обусловливается обстоятельствами, сопровождавшими составление Пселлом записок, то в первой она зависит главным образом от качества тех источников, из которых Пселл почерпал свои сведения.
Первая часть записок Пселла состоит из семи отделов . В первом отделе изложено царствование Василия II Болгаробойцы. Сам автор замечает, что лично он не компетентен, не видел и не слышал Василия II, скончавшегося во время его детства; [85] сведения об этом императоре заимствованы им у других, [86] и в частности в сочинениях, посвященных изображению его царствования. [87] Какие здесь имеются в виду сочинения, с достоверностью сказать нельзя, потому что самые сочинения до нас не дошли; мы имеем хронику Льва Диакона, доведенную до смерти Иоанна Цимисхия (976), и затем записки Пселла, примыкающего ко Льву Диакону и начинающего с того момента, на котором остановился Лев.' [88] Можно только предполагать, что в числе сочинений, о которых говорит Пселл, была недошедшая до нас хроника Иоанна Евхаитского, современника и учителя Пселла. Личные отношения Пселла к Иоанну могли обратить его внимание на эту хронику, а судя по стихотворению Иоанна Евхаитского, [89] хроника, кроме времени предшествующего, могла обнимать царствование Василия II и даже Константина VIII (но едва ли простиралась далее). [90] Для времени Василия II записки Пселла, собственно говоря, имеют значение второстепенного источника, и если исследователь принужден выдвинуть их на передний план, то лишь потому, что не сохранились первоисточники, которыми пользовался Пселл. В рассказах о событиях этого времени замечаются у Пселла неточности. [91]
85
В год смерти Василия II Пселлу было 7 лет.
86
Psell., IV, 30.
87
Psell., IV, 5.
88
Поэтому, без сомнения, в парижской рукописи записки Пселла помещены вслед за хроникой Льва Диакона.
89
1 PG. Т. СХХ. Col. 1194–1195.
90
Кроме хроники Иоанна Евхаитского, Пселл мог еще пользоваться недошедшей до нас хроникой Феодора Севастийского, о которой упоминает Скилица (Cedr., I, 4)
91
Например, IV, 10, в рассказе о выступлении войска против Склира и Фоки, а не одного Фоки (ср.: Cedr., ed. Bonn. II, 443–444).
Во втором отделе излагается история Константина VIII. Пселл говорит, что и Константина, точно так же как Василия, он не видел и не слышал, сведения о нем, как и о Василии, заимствовал у других, [92] причем не определяет точнее, были ли это устные сообщения живых лиц или исторические сочинения. Записки Пселла для этого времени имеют такое же значение, как для предшествующего, и точно так же не лишены неточностей. [93]
Третий отдел заключает историю Романа III Аргира. Сведения в этом отделе получают большую достоверность, чем в предшествующих. О наружности императора Пселл мог говорить на основании собственного наблюдения, потому что видел Романа; [94] о внутренних же качествах императора, равно как о событиях его царствования Пселл узнал впоследствии от придворных, [95] так что его изображение, во всяком случае, воспроизводит общественное мнение, взгляд высших сфер на личность Романа и события его времени.
92
Psell., IV, 30.
93
Напр., IV, 23, ошибочно показан возраст Константина VIII при вступлении на престол.
94
PselL, IV, 30, 49–50. Пселл был тогда школьником и мог видеть императора во время великих выходов и др. церемоний.
95
Psell., IV, 45–46.
Михаил Пафлагон, история которого составляет предмет четвертого отдела, лично известен был Пселлу столько же, сколько его предшественник, Роман, т. е. Пселл мог видеть императора во время публичных церемоний, [96] более близкого знакомства не было. Тем не менее его показания о Михаиле Пафлагоне получают большую цену, чем показания о Романе III, потому что почерпнуты из более надежного источника. Сведения о Романе добыты были Пселлом, по собственному его признанию, [97] сбивчивые и противоречивые, между тем сведения о Михаиле должны были отличаться верностью и определенностью, потому что были получены от лиц, принимавших деятельное участие в событиях и близко стоявших к кормилу правления. Таковы были Алусиан, сын Аарона, рассказывавший Пселлу о своем участии в болгарском восстании, [98] брат императора и его первый министр Иоанн Орфанотроф, с которым Пселл находился в отношениях настолько близких, что присутствовал при отправлении им официальных обязанностей, был принят в его доме, часто с ним беседовал и узнал много секретного, не известного другим. [99] У Пселла были под руками и письменные источники, излагавшие царствование Михаила Пафла–гона, но он считал их недостоверными, не пользовался и предостерегал читателей от пользования ими. [100] Мы не знаем этих источников, знаем только, что современник Михаила Пафлагона Димитрий Кизический написал какое–то историческое произведение, [101] до нас не дошедшее. Может быть, это именно сочинение и имеет в виду Пселл.
96
Psell., IV, 74.
97
Psell., IV, 45–46.
98
Psell., IV, 72.
99
Psell., IV, 53, 68, 77–78.
100
Psell.. IV, 68.
101
Cedr., I, 4.
Пятый отдел содержит историю царствования Михаила Калафата, шестой — Константина Мономаха, Зои и Феодора, седьмой — Михаила Стратиотика и Исаака Комнина. В этих отделах Пселл пишет уже не с чужих слов, но как очевидец и участник в тех событиях, которые описывает. Калафата он знал еще в звании кесаря [102] а в звании императора мог узнать еще ближе, сделавшись его подсекретарем; [103] во время народного бунта против Калафата тщательно наблюдал за ходом событий, [104] входил в сношение и беседовал с главными деятелями движения. [105] Пользуясь при Мономахе (сначала в качестве секретаря, потом протоасикрита и ипата философов) безграничным доверием императора [106] и благосклонностью членов императорской семьи, [107] хорошо знакомый с выдающимися деятелями того времени, [108] он был посвящен решительно во все тайны; [109] не было важного случая, в котором бы обходились без его совета и решения. [110] При важнейших событиях царствования Феодоры и Стратиотика он присутствовал в качестве простого зрителя, а не деятеля. [111] Но с момента возмущения Комнина опять видим его в роли деятеля, [112] а после вступления Комнина на престол он делается приближеннейшим к императору человеком, дает ему советы, [113] по возможности не расстается, [114] а во время разлуки ведет с ним оживленную переписку, [115] входит в близкие сношения и с членами царской семьи. [116] При таких условиях Пселл не нуждался в чужих сообщениях. Только в те небольшие промежутки, когда он не успел еще приобрести сильного влияния при дворе (при Калафате) или когда считал нужным держаться в некотором отдалении от двора (при Феодоре и Страти–отике), сообщения других лиц могли иметь для него важность, каковыми сообщениями он и пользовался для своих записок. [117] Во все же остальное время собственный его опыт был авторитетнее всякого свидетельства; данные, сообщаемые в записках на основании этого опыта тем ценнее, что автор твердо решился соблюдать беспристрастие и, если признавал возможным сообщить о том или другом факте, то сообщать одну лишь истину. [118]
102
Psell., IV, 61–62.
103
Psell., IV, 92.
104
Psell., IV, 91–92.
105
Psell., IV, 98–99.
106
Psell., IV, 124.
107
Psell., IV, 26, 130, 175, 205.
108
Psell., IV, 138.
109
Psell., IV, 110.
110
Psell., IV, 138, 145, 156, 158–159, 178–179, 185, 193.
111
Psell., IV, 208, 210.
112
Psell., IV, 214 sq.
113
Psell., IV, 245, 262–263; V, 416–417.
114
Psell., IV, 251.
115
Psell., V, 300, 315–316.
116
Psell., IV, 249.
117
Psell., IV, 88.
118
Psell., IV, 123–124, 242–244.
При Константине Дуке Пселл, вполне пользуясь императорской благосклонностью, имел решающий голос во многих важных вопросах, [119] в царствование Евдокии, Диогена и Парапинака нередко обходились в политических делах без его участия, но иногда прибегали и к его содействию. [120] Главное же, что все совершалось на его глазах, хотя не всегда по его мысли, следовательно, и во второй части записок Пселл мог основываться на личном опыте. И действительно, источником его для второй части служит личный опыт. Из автобиографии Михаила Парапинака (до нас не дошедшей) Пселл едва ли что–нибудь заимствовал, судя по тому, что в автобиографии император говорил о себе со скромностью и самоуничижением, [121] а в записках о нем говорится лишь с похвалой.
119
Psell., IV, 256, 259, 447.
120
Psell., IV, 274–276, 280–282.
121
Psell., IV, 293.
2) История Михаила Атталиота, [122] который был современником Пселла и стоял в близких отношениях ко двору во второй половине XI в.
История эта написана при императоре Никифоре Вотаниате около 1080 г. [123] Побуждение к ее написанию сам автор указывает в желании представить для потомства в лице Вотаниата пример, достойный подражания; [124] из того, что сочинение посвящено Вотаниату и наполнено похвалами ему, можно заключить, что, независимо от этого желания, у автора имелось еще в виду обратить на себя милостивое внимание императора.
122
, (История, написанная Михаилом Атталиотом, почтеннейшим судьею ипподрома и вила). Издана по кодексу Парижской национальной библиотеки № 136, принадлежавшему некогда Коаленовой библиотеке, в Corpus scriptorum historiae byzantinae… a Wladimiro Brunetode Presle… recognovit Immanuel Bekkerus. Bonnae, 1853.
123
Последний факт, занесенный в историю (Attal., 314–315), — это издание Вотаниатом новеллы о смертных приговорах в декабре 1079 г. См.: Zachariae. Jus graeco–romanum. Lipsiae, 1857. Ill, 338. Алексей Комнин известен автору (Attal., 250, 288–289, 299) как доместик схол, новеллисим и севаст, и не известен как император (каковым он сделался в апреле 1081 г.).
124
Attal., 322.