Византийское путешествие
Шрифт:
В имарете сейчас находится музей Изника. Здание окружает каменный двор, где саркофаги, надгробные камни, колонны и капители аккуратно уложены среди тщательно подстриженных газонов. Эти обломки дают хотя бы некоторое представление о богатстве и разнообразии исчезнувшей византийской архитектуры, что особенно наглядно демонстрируют различия в капителях. Во времена Константина стандартное великолепие имперским общественным зданиям все еще придавал коринфский ордер. Впоследствии он был несколько изменен: листья коринфского аканта как будто окаменели в тот момент, когда они трепетали под ветром, или же их вырезали настолько глубоко и обрабатывали настолько тщательно, что они стали напоминать кружева. К VI веку мастера совершенно отказались от аканта. Появились плетеные корзины с исчезающими ионическими волютами, переплетающиеся виноградные лозы и смелые розетты в высоком рельефе. Участились варианты с побегами листвы, изливающимися из центральной вазы, почти идентичные образцам капителей,
Керамика в этом музее не столь впечатляюща, как можно было бы ожидать. Гораздо лучшие экземпляры изникского фаянса есть в Лондоне и Нью-Йорке, но, воздерживаясь от преждевременных дифирамбов, заметим, что сельджукская, византийская и ранняя османская керамики зачастую неразличимы. Коричневая или зеленая глазурь, фигуративные мотивы. Особенно распространены животные, птицы и всадники, на некоторых византийских фрагментах встречаются забавные, почти мультяшные птички, клюющие червяков. Но все это – не более чем смутные предвестники того изникского фаянса, который приобрел свою классическую форму вскоре после 1514 года. В этом году султан Селим, метко прозванный Беспощадным, вторгся в Персию, захватил Тебриз и, как часть своей военной добычи, вывез оттуда множество гончаров, которых поселил в Изнике. Но было бы ошибочным считать, что появлению своего фаянса Изник обязан исключительно персидским мастерам: ведь в Тебризе не знали его знаменитого красного цвета. Возможно, он возник благодаря любви турок к контрастным оттенкам или же оказался счастливым открытием какого-то художника-экспериментатора. Как бы то ни было, блистательный период, когда он вовсю использовался при изготовлении керамики, оказался на удивление коротким.
Мощь Османской державы и красота изникского фаянса достигли своего апогея в царствование Сулеймана Великолепного (1520–1566). Этот султан по трудно объяснимым причинам велел умертвить двух своих самых талантливых сыновей, чем нанес непоправимый ущерб порядку наследования престола. В конце XVI и начале XVII века его занимали не слишком подходящие правители: пьяницы, больные, слабоумные, а то и настоящие садисты. Правда, это привело к упадку не сразу. Оставшийся в живых сын Сулеймана Селим II, заслуживший прозвище Пьяница, посвящал свое время вину и поэзии, предоставив управлять государством великому визирю, боснийцу по имени Соколлу Мехмед-паша. В построенной Соколлу в Стамбуле мечети, носящей его имя, можно увидеть самые выдающиеся из известных изникских изразцов. В 1578 году визирь был убит, и султанат быстро впал в анархию. Анатолия постоянно пребывала в состоянии бунта. Во время народного движения, называемого «Великим бегством», тысячи крестьян, изгоняемые со своих земель кочующими бандами тюркских и курдских разбойников, бежали в Европу. Экономику в это время подорвало сильнейшее обесценивание денег, вызванное массовым притоком золота из испанских владений в Америке. В таких условиях трудно было ожидать расцвета столь деликатного и дорогостоящего искусства, как изготовление фаянса. Упадок стал очевиден в начале XVII века, когда красный цвет утратил свою первозданную чистоту. Беспорядки продолжались до середины XVII столетия. Часть Изника была уничтожена пожаром, и гончары перебрались в Стамбул, Кутахью и на Родос. Красный цвет становился все более и более тусклым. В эти же годы жизнь покинула зеленый и голубой цвета. Они поблекли, словно в глазурь добавили слишком много воды. В конце века то, что некогда сравнивали с ярчайшими тюльпанами, превратилось в бурую муть. Секрет был навсегда потерян; с исчезновением своего красного цвета Изник утратил какое-либо значение для окружающего мира.
Из Изника в Бурсу
Дорога в Бурсу проходит по южному берегу озера Асканиа. Горы здесь круто спускаются к воде, деревни гнездятся на склонах холмов. Возле озера толпы людей, пользуясь первыми сухими деньками после целого месяца непрестанных дождей, стирают ковры и килимы. Озеро остается позади, дорога идет вниз, в порт Гемлик, расположенный на берегу одноименного залива. Гемлик отвратителен; привлекателен только залив, окруженный рядами жилых зданий, которые напоминают недостроенные укрепления. А ведь некогда этот город был древним Киосом, из которого Алексей Комнин волоком доставил свои корабли в озеро.
Миновав находившийся к западу от Гемлика невысокий перевал, мы спустились в плодородную равнину перед Бурсой, столицей первых османских султанов. Рекламные щиты мелькали по обеим сторонам дороги: можно было бы подумать, что мы въезжаем в какой-то американский городок, если бы не сверкающий белый объект впереди, который я принял сначала за огромное облако. Вскоре стало ясно, что это залитые солнцем снега вифинского Олимпа. Турки с характерной для них прямотой называют его Улудаг – Огромная гора, что при высоте почти в две с половиной тысячи метров вполне соответствует действительности. Снегом с этой горы охлаждали напитки при императорском дворе; она же была крупным центром монашества, на два века опередив Афон. Сюда Роман Лакапин прислал
Бурса теперь, увы, не такая приветливая, какой я запомнил ее двадцать лет тому назад. Центр Старого города рассечен надвое четырехрядной автострадой, и теперь автомобили завывают буквально позади Большой мечети, выстроенной по приказу Баязида I. Пересечь автостраду можно лишь через подземный переход. Хуже того, благородный Зеленый мавзолей, место упокоения милосердного султана Мехмеда I, буквально подкопан дорожным туннелем, зияющим в горе с обеих сторон здания. Конечно, наивно было бы ожидать, что центр развивающегося города застынет неподвижно, словно в капле янтаря, и тем не менее, я был удручен. Если какой-нибудь город и нуждается в защите от разрушительного воздействия автомобилей, то это, конечно, Бурса, запомнившаяся мне причудливыми деревянными домами, платанами, розами и бурными ручьями. Возможно, мои обличения турецкого вандализма чрезмерны. Проведя день в прогулках по городу, я усомнился в точности своих воспоминаний: многое оказалось другим, куда-то отдалилось, уменьшилось в размерах, утратило цвет, что, безусловно, нельзя списать на одну только модернизацию.
От византийской Прусы в этом городе осталось совсем мало, тут дело обстояло так же, как и двадцать лет тому назад. Несколько колонн, использованных в вестибюле Зеленой мечети, чуть больше в мавзолее Мурада II. В мавзолее Османа, основателя Османской империи, от стоявшей на этом месте церкви сохранился красивый наборный мраморный пол. Разрушенные крепостные стены также относятся к византийскому периоду. Совсем немного для тысячелетней истории, и все же Пруса играла тогда определенную роль: время от времени сюда прибывал императорский двор. Горный воздух, буйная растительность и горячие источники делали этот городок идеальным местом для отдыха от тягот войны и власти.
Фонтаны
Византийская Пруса большей частью располагалась в пределах стен крепости Хизар, хотя какие-то поселения наверняка были и в западных пригородах, где находятся горячие источники. Лишь когда Орхан в 1326 году после десятилетней осады захватил город и сделал его своей столицей, к востоку от Хизара были немедленно сооружены мечети, ханы (постоялые дворы) и базар. Столицу вскоре перенесли в Адрианополь (современный Эдирне), но в ранние времена султаны относились к Бурсе с исключительным почтением. Они завещали хоронить себя здесь; великолепные мечети и мавзолеи возводились в обширной местности вдоль обрывистых склонов горы Олимп. Ко времени постройки комплекса Коза-Хан в 1451 году Бурса была самым красивым городом западной Азии. Коза-Хан по своему изяществу и гармоничности ничуть не уступает зданиям, возведенным в ренессансной Италии. В центре широкого, обсаженного деревьями и окруженного просторными двухэтажными аркадами двора стоит восьмигранный павильон, на верхнем этаже которого расположена миниатюрная мечеть. К ней ведет изящная лестница, внизу скрывается фонтан с большим бассейном восьмигранной формы, придающим умиротворенность всему зданию.
Бурса всегда славилась фонтанами, не так давно были предприняты попытки возобновить эти традиции. Наиболее примечательно в этом отношении строительство огромного фонтана в Коза-парке, к югу от Коза-Хана. Множество водяных струй вздымается, крутится и вовсю молотит по загадочному бетонному монолиту в центре вспененного водоема. Это сооружение впечатляет как достижение гидравлической инженерии, но оно на редкость уродливо, да и сам Коза-парк представляет собой лишенную растительности площадь, как видно раскинувшуюся здесь только для того, чтобы путешественник побыстрее отправился искать убежище под двадцатью куполами примыкающей с запада Великой мечети.
По преданию, эти двадцать куполов возникли во исполнение обета выдающегося султана Баязида Ильдирима, или Баязида Молниеносного, прозванного так за быстроту и решительность, с которыми он сокрушал врагов. В 1396 году Баязид противостоял отборной армии из ста тысяч крестоносцев, захватившей его балканские земли. Султан поклялся, что выстроит двадцать мечетей, если Аллах дарует ему победу. С поразительной легкостью победив крестоносцев в сражении при Никополе, он, однако, слегка видоизменил клятву – построить двадцать мечетей было не под силу даже тому, кто называл себя «повелителем вселенной и султаном Рима». Архитектор предложил компромиссное решение. Великая мечеть в Бурсе – одно из действительно величайших сооружений, когда-либо построенных турками. Куполов в ней больше, чем в любой другой мечети на землях султана, а их количество свидетельствует о выполнении Баязидом клятвы. Аллах был прославлен, хотя историков архитектуры результат не устроил: они находят мечеть неудачной и сожалеют о том, что поддерживающие купола двенадцать колонн не позволяют воспринимать внутреннее пространство как единое целое. Возможно, так оно и есть, специалистам видней; однако простого человека, решившего провести немного времени под сводами мечети Баязида, это сооружение впечатляет.