Византийское путешествие
Шрифт:
«Повелители вселенной» обменялись несколькими оскорбительными посланиями. Тимур даже имел безрассудство потребовать от Баязида возвратить христианскому императору в Константинополе те земли, которые он забрал у него, и назвал своего соперника муравьем, которому не следовало бы дразнить слона. Сражение произошло 28 июля 1402 года недалеко от Анкары. Самоуверенный Баязид был окрылен своими военными успехами, но Тимур оказался куда как более серьезным противником, чем постоянно ссорящиеся друг с другом вожди крестоносцев и императоры без империй. Армия Молниеносного была вдребезги разбита, а он сам, хотя и сражался с отчаянной отвагой, закончил свои дни в плену у Тимура. По преданию, тот сделал Баязида рабом и возил его за собой в клетке. Сейчас, впрочем, полагают, что «клеткой» на самом деле были носилки. Нетрудно понять, каким образом при пересказе закрытые носилки приобретают
Имитация рая
Хотя Баязид и оказался пленником, его останки со всевозможными почестями были возвращены в Бурсу для погребения в когда-то построенном им самим мавзолее – части обширного комплекса кулийе, возведенного Молниеносным на восточной окраине города во времена своего окончательного поражения. Наследник великих благотворительных учреждений византийских императоров и сельджукских султанов, ранний османский кулийе включал в себя мечеть, медресе (школу для изучения Корана) и мавзолей его основателя. Как и следовало ожидать, кулийе Баязида был сооружением исключительно амбициозным и состоял из двух мечетей, имарета, текке (монастыря дервишей), бассейна и дворца. Возможно, Баязид собирался уединиться здесь после того, как завоюет мир. До нас дошли одна мечеть, мавзолей и медресе, но и этого вполне достаточно. Мавзолей на удивление скромный, а мечети явно не достает потрясающих тебризских изразцов, благодаря которым Зеленая мечеть превратилась в магнит для туристов, но ее волшебный пятиарочный портик – несомненный шедевр, предваряющий более поздние фантазии Великих Моголов в Индии. Мощный и изящный, строгий, но отнюдь не суровый в своих орнаментах, возведенный из бледного мрамора мавзолей господствует над широкой перспективой города, долины и далеких голубых гор. Какими бы пороками ни обладал Молниеносный, равнодушие к красоте в их число не входило!
В Бурсе есть еще три кулийе, возведенные отцом Баязида Мурадом I, его сыном Мехмедом I и внуком Мурадом II; самый привлекательный из них построен внуком и называется Мурадийе. Вот где можно увидеть Бурсу такой, какой она была двадцать, пятьдесят, а то и сто лет тому назад! Чтобы добраться до Мурадийе, расположенного к западу от центра города, следует идти от Великой мечети и взобраться по крутым ступеням на вершину крепостного холма к мавзолеям Османа и Орхана, где паломников до сих пор больше, чем туристов. И далее двигаться по дороге через парки и чайные садики, примостившиеся на самом краю крутого обрыва (при прогулке из конца в конец Бурсы возникает непередаваемое ощущение: ты словно бы постоянно перешагиваешь с одного балкона на другой), пока на западном склоне холма далеко внизу и чуть в стороне над зеленью кипарисов и платанов не покажется скопление куполов и красных черепичных крыш. Это и есть Мурадийе, где в окружении умерщвленных принцев покоится Мурад II.
Приходить сюда во второй половине дня неразумно, хотя освещение в это время самое лучшее. Когда мы в пять часов вечера добрались до усыпальницы, ворота оказались запертыми. Из-за ограды в притягательной тени платанов виднелись кусты роз и мавзолеи. К счастью, сторож еще не ушел; наши просьбы и умоляющий вид смягчили его сердце. Мы были допущены внутрь, сторож принялся открывать один мавзолей за другим, и каждый оказывался прекраснее предыдущего.
Широкая дорожка, вымощенная булыжником и обсаженная тщательно подстриженными кустами, ведет к усыпальнице султана. Над входом в нее видны изогнутые карнизы крыши, испещренные золотыми письменами. За вычетом этого единственного всплеска эстетического сумасбродства гробница
Увенчанные куполами восьмиугольники, построенные в византийской манере из перемежающихся слоев кирпича и камня, обильно украшены. Например, в мавзолее принца Мустафы бросаются в глаза изникские изразцы, причем лучшего периода, на которых красные гвоздики, тюльпаны и дикие гиацинты, причудливо переплетающиеся извилистыми зелеными стеблями, протягивают в разные стороны маленькие изящные листья. В мавзолее принца Джема верхние стены и резные арки изобилуют каллиграфией, арабесками и цветочными фантазиями ярких оттенков киновари, голубого, зеленого и золотого. Эта почти чрезмерная для глаз роскошь никак не укладывается в западные представления о том, как надлежит выглядеть надгробным сооружениям, но вполне подходит последнему приюту изысканного Джема, поэта и изгнанника, убитого в 1495 году по приказу своего брата султана Баязида II.
Баязид Молниеносный создал прецедент, когда избавился на Косовом поле от брата: затяжная гражданская война, разразившаяся между его сыновьями после пленения и смерти отца, подтвердила мудрость его поступка. С тех пор у новых султанов вошло в обычай убивать своих братьев (причем не только родных, но иногда и двоюродных): их, как правило, душили наемные убийцы.
Джем отважно противился судьбе. Когда его брат в 1481 году взошел на трон, он поднял знамя восстания, захватил Бурсу и сделал ее столицей, а себя объявил султаном. Он правил восемнадцать дней, после чего вынужден был бежать за границу, где обрел убежище на Родосе у госпитальеров. Смущенные прибытием столь известного изгнанника, рыцари отправили его во Францию, где он провел несколько лет, сочиняя ностальгические стихи, а потом перебрался в Италию. Там бывший покровитель Джема папа Александр Борджиа отравил его за приличное вознаграждение по просьбе султана, который почти пятнадцать лет жаждал смерти брата, а теперь устроил тому пышные похороны.
Но даже братоубийство не в силах омрачить впечатление от Мурадийе. Это ничуть не печальное кладбище, его ауру лучше всего можно почувствовать, присев на каменную скамейку у фонтана перед усыпальницей Мурада. Восьмиугольный мраморный бассейн, в центре которого возвышается простая мраморная чаша. Чистая вода несильно бьет из нее и неприметно перетекает в бассейн, чуть колебля его поверхность. Тени платанов падают на бассейн, окаймленный кустами темно-розовых и белых роз. За ними возвышаются купола мечети султана, мягко вычерченные на сверкающем эмалевом небе. Мавзолеи принцев можно принять за увеселительные павильоны; на Мурадийе начинаешь казаться самому себе фигуркой с персидской или турецкой миниатюры, хотя какой-то отголосок средневекового эллинизма угадывается здесь в сдержанности размеров и гармонии пропорций.
Тепло и благоговение, повседневно изливаемые в этом месте, не могут не тронуть.
Сожженные дома
В туристическом агентстве Бурсы наш вопрос, как добраться до деревни Гольязи, вызвал замешательство и смущение: вероятно, прежде никто об этом не спрашивал. Проще было бы прибегнуть к помощи карты, но мы продолжали томиться в конторе с иголочки одетого управляющего, который заявил, что, поскольку долмуш в Гольязи не ходит, то и делать нам там абсолютно нечего.
– Ну что вы там забыли? – спросил он.
– Для меня это место представляет определенный интерес, – ответил я мягко.
Взгляд на карту свидетельствовал, что деревня эта, как можно было догадаться (подобно большинству турецких названий, слово «Гольязи» имеет вполне конкретный смысл, в данном случае – «летнее озеро»), расположена на острове неподалеку от кончика длинного мыса, вдающегося в воды озера Улубат. Когда-то здесь находился римский и византийский город Аполлония, а само озеро именовалось Аполлионт.
Как оказалось, служащие агентства преувеличили трудности нашей скромной экспедиции. На следующее утро мы дошли до автобусной станции и объяснили первому встречному, куда хотим добраться, а уже через несколько минут сидели в направлявшемся в Бандирму автобусе, который должен был высадить нас на повороте дороги, ведущей в сторону Гольязи. Далее нас в худшем случае ожидала шестикилометровая прогулка. Однако проявить доброту к странникам в деревенской Турции – дело чести, а потому я был уверен, что кто-нибудь обязательно придет нам на помощь. Так и вышло. Проехав тридцать километров по унылой дороге, мы увидели слева бледно-бирюзовые воды озера и вскоре спустились вниз в кузове попутного грузовика.